Вот это уже и ах!
И ох!
Сколько блох.
Хуже блох.
Прохрипел чей то голос почти в небесах.
Да какие!
Соооль!!!
Стоп, ребята, теперь уже не до смегуёчков и не до смеху, когда они кверху мехом, пробасил Демьян. Солью, гад, стрелял, а я очутился в яме. Помнишь, туалет за школой выкопали …
– Там сарай был.
А-а-а…
Он сидел совершенно голенький. Отмачивал, её, соль. В море никак нельзя. Вот около него потому пресная вода в котелке.
– Щемит, аж до кишок больно, как – будто прошибло дриснёй, по самую катушку. Всё болит, течёт и печёт. Ночь не спал. Этот Филя. Живодёр.
С трудом пояснял нам своё состояние и чувства, наш коллега по промыслу.
– Я рванул, когда он споткнулся и чуть не упал, боком, боком, от него, чтоб не увидел, куда я хотел смыться, и, и, в яму. Там глубинааа. Но когда понял, куда я вляпался… было уже поздно, как говорят хохлы, трошки спизднывся.
Школе рыли новый туалет. Яма, будь здоров, хорошо хоть её не успели школьнички, мать их за ногу, наполнить. Просто была большая доска сверху, как у кур в насесте, и храбрецы показывали мастер – класс. Нужно было сесть на ту доску, ровно посредине и сделать – полное очищение желудка от всяких продуктов, не совсем свежих или когда нажрутся молока, слив и огурцов… за один приём… Храбреца хвалили, который совершал это цирковое, храброе, без страховки, действо и хлопали в ладоши и трепали по загривку, дескать мо ло дец.
…Ну, а, если, храбрец, да без страховки, приземлялся в это, то, – его, уж никто не гладил по головке. И долго. Очень долго, обходили стороной обзывая, так, ласково, как будто гладили крапивой и пели – говнючка – вонючка…
Драгоценный наш друг товарищ и брат, по несчастью, сидел как Ангел голенький, но не совсем был похож на Ангелов, которых нам показывала в своих мудрых книгах наша хозяйка. Там были Ангелочки дети, тоже голенькие и с крылышками.
… Мой тесть, много лет спустя про таких не Гераклов, говорил бы, что у твоего Демьяна мышцы большииее, как у воробья на коленках. Да ещё её, эту незагорелую, пятую точку, украшали пупырышки, где уже поработала соль, ну совсем малосольненький огурчик, а ладошками, поглаживал явные очаги и отметины былых сражений. Теперь мы все, обе боевые команды, белые и красные, были квиты. Ничья. У Фили был зад с автографами сотен египетских иероглифов великого фараона – Ёжика, а у Демьяна от соли, которая, ну никак не хотела покидать своих, пока ещё не насиженных мест.
День проходил в тоске и невесёлых раздумьях. Мы чистили песочком свои казаны и кастрюли, он сидел и оглядывался, как ворюга, нет ли кого. Ведь это была пора, когда нудистов ещё и в помине не водилось. А таких чудиков, как сейчас наш друг – просто величали бы – страмотищща!! Страмотища то какая. Гля! Дурень! Гоолыый. Стыдоба! А чей, это?…Аааа. Ну, тогда ясно. Яки сами, таки и сани. Это имели в виду его родителей.
Мы пока были не такие. Мама работала в карьере, правда то в прачечной, а то в магазине, – сельпо.
Отчим, зоотехник в колхозе. Дедушка чабаном, тоже колхоз. Ну а про нас, говорили ласково, с уважением. В семье не без урода. А иногда просто так – не в коня корм. Но причём тут корм и тем более конь, мы с братом так и не допетрили тогда.
Время.
Годы.
Пролетели как осенние птицы.
И звучит в моём сердце светлая грусть – песня, журчащая мелодия горного ручейка, курлыканье улетающих журавлей.
Песочные часы.
Поошёл песочек.
