Мы это поняли и не только головой. Надолго ли?
*
Драгоценную пропажу, Демьяна мы не нашли.
И где это его нелёгкая носит.
Как сквозь землю провалился.
Узнали.
Хуже.
Чем
Под землю.
Это он сам поведал…потом, чуть позже.
Шли на море. Это задание мамы. Нужно было очистить песком три казана, чугунных и кастрюли, в которых готовили и решали продовольственную программу. Но так как единственное удобство – огниво и семейный очаг в виде костёрчика, в котором тлел, и почти горел, кизяк, это то, что теряет коровка, когда ходит до ветру. Она шлёпает свои лепёшки. Подсыхают, драгоценные… Собираем, досушиваем на солнышке, потом, вперёд и с песней. Казан с кукурузной крупой, будущей кашей, быстро, за каких-то … час, полтора…водица, без аромата хлорки, признак не городской светлой жизни – готова. Часы, правда, у нас тикали, ходики их величали, но если прозевал, то гирька уходила вниз, на цепочке, и часики отдыхали, так что кашка, не точно определялась по этим часам, проба, – не трещит кукурузная каша на зубах, значит готова….
Нет.
У нас, из колодца – журавлика, водичка, почти святая, целебная, вместе с кукурузой, пытается закипать. А дым, как на Ключевской сопке, до самого синего и пока ясного неба.
Глаза ест, как хозяйское мыло, когда мама моет нам головки – макушки.
Вулканизирует, замуровывает, как бывало, при Петре великом, челны и ботики его потешного флота, на Плещеевом озере.
… Потом, на этом знаменитом озере, вспоминалось. Было.
… Прошло немного, каких – то двенадцать лет. Мы писали этюды на этом месте, где были, стояли ботики, у самого музея, на берегу, на стапелях, специальная постель, как нас обучали на заводе, где строили тральщики, а мы проходили практику, а потом и работали. Как же, закончили почти двух годичную академию, Р.У. Крым. Керчь, точнее, Камыш Бурун, посёлок. А, теперь…
Подошёл поближе к такому экспонату, погладил.
… Похлопал по его просмолённым бортам, днищу, а на лице невольно, что – то выдало моё волнение, и, тогда экскурсовод спросил, что правда, волнует, такое? Видимо делали в детстве, модели?
– Да строили, делали, но другой, му… ой нет, модификации. Похоже очень. Особенно цвет, просмолённых бортов и днище ботиков Петра Великого…
Ах, ладно воспоминания. А сейчас, там, мы в Счастливке.
И море не в радость, когда творили такие очистительные процедуры нашим кастрюлям и казанам…
– И чтоб к обеду были дома! Музыкальное и стимулирующее песнопение мамы…
Это и море будет плакать с горя, что мы его мало радовали.
Тащим катим эти казаны в тачке, как сейчас старушки в магазин ходят с такими, только наши тележки – тачки были с железными колёсами и дышло-ручка как оглобля для лошадок. Тяжеленная.
А вот и море…
Раадость.
Горе.
Горе надо утопить, пели такую песню иногда.
А туут!!!
Да какое! …
На берегу пустынных волн…
Сидел Демьян объятый думой…
И, вдаль…– не глядел…
Глаза б не смотрели, на то, что мы, увидали!
Рядом с ним стоял какой – то котелок, в нём водичка. А он, почти Ермак, но с, тупою, мыслию в башке…
Трусы его, лежали рядом на расстоянии вытянутой руки.
– Да ты это чаво … Ды ничаво … тогда, бери кнут… и… погоняй яво… пропел он почти басом охрипшего голоса передразнивая кацапов. Ему, видимо, тоже перепало. Но ещё хуже, чем от родного, маминого ласкового ремешочка, и на десерт, лозинка. Он показал нам свою спину и потревоженные одну и вторую, пока ещё небольшие ягодичные мышцы. Спина и то на чём он ещё вчера мог спокойно сидеть, были в каких – то непонятных маленьких и покрупнее, красных бугорках – пупырышках.
