– Ну, тогда слушай, будет тебе острый,– как серпом… по, яаа….неет, по пальцам.
… Было дело, с одной, нет, не я,– она обнимала меня… Она, краса, – волной коса, ой, я стеснялся,…хуже,– бояалсяаа…
– Было это таам, у нас, в Крыму. На берегу синего, синего моря. Тогда мы все почти пели, помнишь, Бернес, который песни пел сердцем.
– Есть море, в котором я плыл и тонул,
– И на берег выброшен к счастью…
–Да. Тонул и я, ох, в этом самом синем море. И не выбросило меня из моря, вытащили…
– Ой, ох, мама, всякое было. Позор, до берега песочка вот, он, пять метров, люди сидят, а у меня судорога ногу хватанула.
– А что, учились в ремесленном училище, лето, тепло, воскресенье, пришли купаться, и пять смельчаков, проверили водичку, ничего, не очень холодная, рванули к сейнерам. Рыбаки там ставили свои кормушки на якорь, подальше, чтоб, такие как мы, не таскали у них сушёную рыбку, там, на рыбацких сейнерах, бывало. Пошли. Вошли в светлые воды. Поплыли. Доплыли вплавь, не все.
Добрая половина…
– Что утонули?!
– Неет!
– Ну, ты даёшь. Мои нервы не бережёшь…
– Ты же просил взбодрить. Стараюсь…
– Не мешай, а то забуду, что там дальше было, прошло ведь много десятков лет и високосных.
– Таки было так.
– Далековато, а слабаки, назад, на песочек, возвращались. А, чё, рисковать, на песок, на бочёк и молчёк. Ну вот, тогда и на сейнере побывали, рыбки немного попробовали. Согрелись. Позагорали. И вперёд, раскинулось море широко…
– Ох, широко, и далёко… Посмотрел на берег, далековато, ну что делать. Прыг, ногами дрыг, с кормы и вперёд, но не с песней…
– Трудно, но добрался, еле – еле, душа в теле, по лягушачьи, – руками уже не мог мотылять. Вот он берег, а, а меня…
– А, а меня, кто – то за пятку, таак ласково щекочет.
– Потом, повыше, выше, по коленям холодной рукой, как ластами, холодными, таак, – неежно, ласково, к промежности, моих драгоценных, органов различия продвигается. Потом гладит, и, и глядит своими рыбьими, выпученными, но крассииивыми глазищами, и, и мне в очи, уже теперь не ясные глядит, и гладит, гладит взглядом и улыбкой.
… – И. Я чувствую, пока ещё, что ухожу от берега. В глубинку, царство Нептуна, а она или оно, так незаметно увлекает, кудысь не тудысь…
– Дудки, думаю. Согнулся. Уцепился за резинку на трусах, ищу, её, нет, не её трусы, нет там никакой одёжки, на ней, а я с такими глазами, уже тормозами, – ищу булавку. Всегда мы с собой носили, когда к сейнерам спешили.
Крутился, вертелся, достал булавку и жиганул со всей дури, себе, в туда, куда попал, да не пропал, а, за компанию дуплетом и ей, моей, не земной красоте.
– А, глядь, около мня уже, оказывается девка, но какая -то с зеленью в лице, Волосы, волосы как волны мне на шею. А потом глаза вылупила, она, якобы девка,…хвостом как у кота, ой нет, – кита, рыба – Кит. Я тут собрал останки силёнок, удалось высунуть нос на воздух, и, заорал, но благим, матом, русским, отборным, в Р.У. постигали ликбез. Но она, краса волной коса, сильнее меня оказалась,– от мееняа, который без тормозов…– отказалась…– туда сюда к моей ядрёной матери отправить постаралась, тремя русскими отборными, словесами, далёкими от гимна или романса. Получилось ещё ядрёнее.
И воот, пока пристёгивал булавку к трусам, спасибо не забыл, когда собирался посетить рыбацкие сейнера. Попробовать рыбки, и на, тебе, встретил, настоящую красивую, почти пиранью с хвостом кита…
