Хлебанул водицы, пока разбирался с девицей, но оказалось, их было две, а я один…
– Потом кувыркнулся, смотрюююю, мигом прозрел, – мужик рядом видит такое дело, вытащил. Заговорил.
– Чего это тыы? Но понял, что меня свело, скрутило в баранку, щипал, шлёпал, судорога опять проснулась.
– Ушла судорога.
– А я пришёл, прибежал почти в себя.
– Задышал. Отошёл.
– Морская водица покинула меня, ожившего, почти.
– Вот так, на ровном месте, явился жених невесте, как же, чуть не угодил в объятья с хвостиком рыбки,– русалочки. Русалочек…
– Слушай, рунопевец, трёп выдал?
– Во! – Зуб даю, и кумпол на отсечение! А сам большим пальцем, ковырнул у себя во рту, почти вырвал себе этот зуб клятвенный, конечно, по нарошке, а потом махнул ладонью по кадыку, ясно было, почти сабля, великого суда. Потом объяснял, что у них, в училище это была самая крутая клятва, и кто учил их, и…
– Недоговорил…
– Ох, беда, не закончил, рунопевец, свою славную песнь, но не про купца Калашника…
Сергей истошно заорал,
– Каюк!
– Мотор!
– На! Держи газ, не отпускай, трындец тогда, я ппошёёёл!
Пару секунд, он, что – то включал, утопил ещё кнопку, рванул до отказа ручник, поставил на нейтралку, хлопнул резко дверцей и он там, в пурге.
… Капот открыт, его не видно, дворники не работали.
Не зги.
Неизвестность хуже неволи.
Ждать. Догонять…
Это тоже не малина в лукошке.
Надеяться и молиться, это то, что оставалось, во что ещё верилось.
Всему всегда приходит конец.
Ни что не вечно в подлунном мире. Так и у нас, в этот раз. Щёлкнул капот, Сергей так же молниеносно влетел в салон, на своё место, а я разогнул спину и оставил то, что держал – газ,– обороты мотора…
Этот, Серёжкин трындец, не появился не проявился, не пришёл и не явился.
– Ангелы хранители и дедушка Бог. Вот кто помог.
Сергей сидел, откинул голову на подушку и молчал. А там за бортом свирепствовало, мело, кружило и крутило, – зимнее, настоящее, злое – не пойми что. Медленно мы теперь ныряли в снежную круговерть. А он всё никак не приходил в ту пору, когда ему нужны были, что бы, не заснуть, то, чего он хотел от меня, такого острого, с картинками.
Километры уходили, а, сознание реальности явилось и проявилось. Почти. Взгляд уже не озверевший, мутной неизвестностью. А что дальше. А ничего. Потом уже отходняк, принёс память, рассудок и он выдал почти небылицу.
– У него, этого двигателя, есть Ахиллесова пята, а ключ заветный, у меня, в кармане, рассказывал Сергей,– хорошо, что во время вспомнил. Мне этот ключ жизни, вручил, почти торжественно, сам хозяин, у которого я купил этот рундук. Без него нас ждала судьба Ахиллеса.
… Пошли и прошли ещё долгожданные километры. Сергей вспоминал, пережёвывал, переваривал своею памятью то острое блюдо, которым я кормил по его желанию.
… А, жизнь моя, не мокрой курицы, – кипучая, и клевала и награждала очень щедро. Хватит ещё долго, вспоминать.
… Пурга показывала, дарила, жуткую метелицу, которая ковром сказочным стелется, но в коврик этот, почему – то насыпали много иголочек, почти ёжика. Но были уже те километры, которые могли показать нам красивый мост, это уже почти дома…
– А что ещё? Девки? С ехидцей спросил Сергей.
– Нет, солью стреляли, в задницу. Убегал…
– Не надо, про соль, давааай, давай другое.
– Ты о Крыме хорошо говорил.
– Ну, что замолчал. Заснул?!
– Не гони, дай собраться с мыслями.
*
– Было нам по семнадцать всем. Только закончили ремесло. Строили на заводе п. я. 48 военные корабли. Жили в комнате четыре человека. Один страдалец был, симпатяга, не пил как все, не кидался на любую. Бывает такое, остальные так, кто кого сгрёб, ту… и, того, ну почти, прямо в лоб. Понимаешь.
