Моя Голуба сказывали, ушла в монастырь. А потом куда-то исчезла. Дом её родных сгорел в одночасье. Ни матери, ни её брата Афанасия не нашли. Пятнадцать лет с той поры минуло.
Поклонился я родной сторонке и пошёл с котомкой по деревням скитаться. Вот так оказался в Погосте. Второй год служу Бреславу.
Дикий крик пронёсся по округе, гулкое эхо по реке повторило его многократно.
– У-у-у! И-и-и!
– Что это? – с испугом спросил Есеня.
– Кикимора надрывается из болота.
– А ты её видел?
– Да эдакая зелёная лохматая. Встал раз, чаял, на кочку в мороке, а она со сна зашипела и из-под ног испарилась, я от внезапности в трясину повалился.
– А почему она живёт на болоте, а не в деревне?
– Наскучили, верно, люди. Хозяйка, поди, ленивая оказалась.
Снова истошный крик пронёсся по лесу.
– Вот помешанная! Аки нашу кобылку не испортила, пойду, прогоню подальше, – вылез Велига из саней, захватил с собой топор.
В лесу увидел, мерцает огонь.
“Ведьмы что ли там сидят? “ – поёжился от страха пономарь, а ноги на костёр привели.
– У-у-у! И-и-и!
Сидит мужичок, накинув шубу на плечи, у костра, руки греет и временами орёт.
Долго его Велига рассматривал. Домовой, не домовой? Вроде крестится рукой.
– У-у-у! И-и-и!
– Ну и что ты вопишь? – спросил с интересом незнакомца.
– А что нельзя? – оглянулся чудак, приметив молодца.
– Спать не даёшь.
– А откуда я знал, что кто-то в лесу есть. Мне страшно-то одному. Вот и кричу.
– Кричи на здоровье. Только за версту отойти отсель, пока тебе башку не проломил!
Покряхтел скоморох, встал и завертелся на дороге колесом, вставая то на руки, то на ноги, играя в домре.
– Ну и потешник! Ей, осади-ка свой пыл, на тебе алтын.
Остановился скоморох, снял колпак, поклонился, взял медную монету.
– Гонят нас по всему царству. Скоро не будет весельчаков на земле Русской. Музыки не услышите. Домры отбирают и жгут как орудие сатаны!
– Окаянные! Слышал я, что мор с Москвы кликнули на простой народ, чтобы не столковались, да не били господ, как при Степане Разине.
Простившись, обнялись, поцеловались.
Вернулся Велига, юркнул в сани, а уснуть долго не мог.
К утру разнесло тучи. Алое солнышко блеснуло над лесом. Бодрая лошадка, отдохнув за ночь, резво бежала. К полудню въехали под звон колоколов в поселение.
Велига и Есеня, привязав лошадь к столбу, глянув на других коней, направились в постоялый двор. Отворив скрипящую кованую дверь в избу, путники невольно замерли на пороге.
За длинным столом сидели подвыпившие стремянные городовые стрельцы. Все как на подбор богатыри, кривая сажень в плечах. На кафтанах нашивки, плетённые из цветной шерстяной нити.
– Кто такие? – поднялся один из стрельцов, видимо старший, подошёл к ним, – поручные записи у вас есть?
– Нет. Мы по духовным тяжбам, – ответил Велига, переминаясь с ноги на ногу.
– Куда путь держите?
– В монастырь.
– А ведаете ли, что я обязан вам учинить наказание, бить батогами и кнутом.
– Почто?
– За своенравную отлучку от селения без поручных записей и записки в Стрелецком приказе. Мочь, вы разбойники?
– Вот те, крест! Не шатуны! – Велига подошёл к красному углу, глянул на иконы с покорностью, перекрестил себя двумя перстами, – спаси и сохрани от погибели, – повернулся к стрельцу. – А что эдакое поручные записи?
– А это ручательство, что вы не пришлые гулящие люди.
– Да нет же! Я звонарь, а Есеня – дьяк. Ни пропойцы, ни воры.
– Зачем топаете в монастырь?
