Сказка Хрустальных гор. Том I - страница 25

– Не пущу, не пущу, не пущу! Никуда не пущу, не пойдёшь ты туда…

Моя мать – сильная женщина, которая воспринимала какое угодное происшествие как решаемое и преодолимое. «Все живы и здоровы, остальное – не важно», – часто говорила она. И сейчас я едва ли не впервые с ужасом наблюдал, как отчаяние, настоящее отчаяние, с пугающей скоростью захватывает её целиком, не оставляя места ни здравомыслию, ни прежнему оптимизму, с которым она обычно встречала любые невзгоды. Немного помедлив, явно нехотя, но отец заговорил, обняв маму за плечи.

– В твоих словах есть правда, но мы с матерью не простим себя, если с тобой что-то случится. Ты и твоя сестра – самое важное, что у нас есть.

– То же самое могу сказать и я, – кивнул я. – И потому прошу поддержать меня сейчас. Мне тоже очень нелегко, но я много думал об этом прежде, чем решиться, и не вижу никакого другого выхода. Или я один, или мы все. Я готов.

Моё сердце, казалось, готово было выпрыгнуть из груди, так сильно оно билось от волнения и так страшно мне было от мысли, что это последний раз, когда я вот так сижу с матерью и отцом за этим самым столом. Мама, потеряв последние проблески самообладания, бормотала навзрыд всё то же «не пущу», вжимаясь в папу, как маленькая девочка, которая пыталась спрятаться от обуявшего её ужаса. Отец же держался стоически – не представляю, чего ему это стоило. Я видел его разным – и грозным, и суровым, и ждал от него даже гневной отповеди, которую в этот раз заслужил сполна, но вместо этого я увидел то, чего не видел, пожалуй, ещё никогда. Всё внутри сжалось от того, как вмиг отец постарел – груз ответственности, который он нёс как глава семьи, будто стал во сто крат тяжелее. Взъерошенные золотые волосы потускнели, морщины на его лице стали глубже и жёстче, отчётливее проявились тёмные круги под глазами от долгих тяжёлых смен в госпитале. Отец, крепче прижав маму к себе, в конце концов только коротко кивнул, глядя своими спокойными синими глазами куда-то вглубь кухни. Где-то в глубине этих глаз бушевал ужасающий шторм и только что затонул последний корабль надежды.

– С этим невозможно смириться и согласиться, Тео, но мы попытаемся. Дай нам время.

На следующее утро я вышел из дома рано, чтобы успеть вернуться к моменту, когда все проснутся. Закончив с родителями, я какое-то время провёл с Финой, пока она не заснула – мы иногда говорили по душам, а вчера нам обоим это было как никогда необходимо. Но сам я за всю ночь только единожды некрепко задремал, так что решение выйти на свежий воздух показалось мне разумным. Мне хотелось ещё раз обойти Малахит прежде, чем всё должно было случиться. Снова посидеть у реки, покормить уток, встретить рассвет и услышать тихое пение первых птиц. Полной грудью дышать свободой. Увидеть город, каким он всегда был, когда на его улицах не было людей – тихим и уютным, тёплым и ещё не проснувшимся, поистине сказочным. Мне нужно было попрощаться, ведь я не могу знать, вернусь ли я сюда когда-либо ещё и останется ли он, город, после всего прежним. Особенно для меня самого.

В холле главного корпуса университета я встретил Бранда и испытал то же потрясение, что и вчера днём при встрече с Ридли, когда понял, что мы пришли сюда с одной целью. Брандан дождался, пока я закончу всю бумажную волокиту, и мы вместе направились к выходу. Не успели мы оказаться за стенами университета, как нас окружили все его братья и сёстры, и даже миль Майоран была с ними. Эта тонкая и бледная, как призрак, болезная женщина, год за годом гаснущая от опухоли в лёгких и убивающая себя в прачечной днями и ночами после потери мужа, женщина такая сильная и такая хрупкая, которая, казалось, могла раствориться в воздухе, стоит только раз моргнуть, отбросив все свои ежедневные заботы и хлопоты вышла проводить своего старшего сына, и, хотя в глубине её глаз читалась непередаваемая материнская боль, она твёрдо шла с Бранданом под руку, с гордостью, как со своим защитником и уже состоявшимся героем. Не знаю, какие слова Бранд сказал ей, чтобы она с такой готовностью приняла его уход на войну – единственного человека в их семье, сумевшего получить высшее образование и способного избавить их от нищеты, и к тому же единственного совершеннолетнего мужчину, который мог позаботиться о своих братьях и сёстрах после смерти их матери. Может, Бранд даже соврал ей, чтобы она отпустила его – этого я не знал. Но я шёл за ними поодаль и не мог, не смел сказать ни слова против, глядя, как самые младшие Майораны в шутку дерутся и подстрекают Бранда всех победить, с каким пониманием смотрят на него близнецы Айдан и Тиша, которым предстояло сменить старшего брата на его негласном посту главы семьи, как все они в это тяжёлое время не дают ни на секунду угаснуть его вере в то, что он принимает правильное решение. И я молчал.