– Рони часто сидит в твоей студии. Пыталась научиться играть на твоей Мейзи. Но гитара ее совсем не слушается.
– Да, Мейзи – девочка с характером… А студия – так и осталась? В смысле, Айк?..
– Нет, он ничего не переделал. Только свою установку перевез, когда мы поженились.
Лин нервно заерзала на стуле. Ей было неловко. Джимми это понял и поднял было руку, чтобы ободряюще коснуться ее плеча, но вспомнил, что ничего не получится. Чертовски неудобно быть призраком – даже обнимать приходится словами.
– Ты выбрала самого лучшего из нас, – сказал Джимми. – Наверно даже, самого лучшего из всех. Вы ведь счастливы?
Лин кивнула.
– Ну вот и отлично. Тогда хватит вести себя так, как будто в чем-то виновата. Сделай и мне кофе, не выпью, так хоть понюхаю.
Лин была рада занять руки. Она засыпала кофе в турку и поставила ее на огонь. Джимми с любопытством разглядывал кухню.
– Смотри-ка, моя катана осталась! И цветок этот до сих пор жив, я-то думал, он и месяца не протянет, и…
– Папа?
Джимми обернулся. В дверях, завернутая в зеленый халат, стояла красивая рыжая девушка. Его дочь.
– Ой-ой, – сказал Джимми. – Привет.
Секунд пять они молча смотрели друг на друга. Потом Рони сорвалась с места…
– Папа!
… и кинулась его обнимать. Она пролетела сквозь Джимми и на всем ходу впечаталась в шкаф.
– Твою мать!
– Рони, как ты выражаешься! – автоматически сказала Лин.
Джимми отошел в сторону и посмотрел на дочь. Веснушки, курносый нос, длинные растрепанные волосы… Она кривилась и держалась за лоб.
– Пап, ты привидение?
– Ну, типа того, – неловко ответил призрак.
– Ничего себе. А я решила, что ты инсценировал свою смерть и теперь вернулся. Но так тоже круто. Ой, больно…
Джимми переглянулся с Лин, и оба расхохотались. Рони наградила их тем самым взглядом, который подростки приберегают для родителей, когда те ведут себя, как придурки. Джимми потянулся к ней:
– Убери-ка руку. Вот так… – он провел по ее лбу призрачной ладонью, и боль прошла.
– О, здорово! Спасибо. Как будто лед приложил. Расскажи, где ты был? Как оно там, с той стороны?
Лин налила кофе в две маленькие чашки и поставила на стол. Она наблюдала, как ее дочь и призрак ее мужа весело болтают, хохоча, жестикулируя и перебивая друг друга, как будто это совершенно нормальное семейное утро. Как будто нет ничего странного в том, что ты сидишь на кухне с привидением. Это у нее от Джимми, подумала она. Он всегда принимал все таким, какое оно есть, и старался сделать общение максимально приятным для всех. Это Джимми привел в «Единорога» странного, диковатого на вид Рыбешку и заставил с ним считаться. Когда Рыбешка начинал импровизировать прямо на выступлении, сбивая с толку остальных музыкантов, Джимми просто давал ему играть, а потом встраивался. Со временем остальные тоже привыкли, и это стало их фишкой. Концерт «Мертвого единорога» считался неудавшимся, если они играли, как на записи.
– … и тут я увидел своего настоящего прадеда. Здоровущий, рыжущщий, с улыбкой размером с океан. Он был клоуном в цирке. Представляешь, я всю жизнь считал, что произошел от совсем другого человека, прабабка так никому и не призналась!
Рони фыркнула, и кофе пошел носом и забрызгал весь стол.
– Лин, салфетки!
– Ты бы поосторожнее с семейными историями, – сказала Лин, вытирая стол и дочь. – Кофе плохо отстирывается.
– Истории тоже…
– Ты к нам надолго, пап?
На кухне повисла тишина. Джимми взглянул на Лин и ответил:
