Свеча валялась на земле, слабый, едва заметный огонек дрожал, плавя восковые бока. Егор до боли сжал кулаки, ногти впились в ладони, он неуверенно шагнул в сторону ворот. Никто больше не пытался его остановить или удержать. Он был свободен. Егор подошёл к воротам, вставил ключ в замок, повернул три раза. Щёлкнув, замок открылся. Егор распахнул створки. Но теперь он не хотел никуда идти, только ядовитое, чувство тоски разъедало грудь. Чувство вины, навсегда поселившееся в его сердце после смерти Соньки, которое он заставил себя забыть, а потом во взрослой жизни заглушал все воспоминания алкоголем и случайными связями вырвалось наружу. Чувство вины, заставляющее его рвать любые привязанности превратило его в живого мертвеца и Егор больше не мог этого вынести. И теперь он знал, что ему нужно делать.
***
Туман рассеивался, по дороге двигались редкие автомобили, подсвечивая дорогу фарами. К остановке подъехал рейсовый автобус. Толстяк, с трудом нагнувшись, взял бульдога на руки, подождал пока выйдут люди и кряхтя забрался внутрь. Пассажиры автобуса – женщины с заплаканными глазами, мужчина в тёмных очках, двое детей, гладко причёсанных, одетых в одинаковые чёрные курточки, двигались к воротам. Тихо разговаривая, люди прошли мимо, не замечая ни Егора, ни Лизки, ни парня со скрюченными пальцами. Егор внимательно следил каждым из них. Лицо пожилой женщины выражало скорбь, молодой – скуку, мужчины – усталость, а на лицах детей застыло неподдельное любопытство.
Егор близоруко прищурившись, втягивал носом воздух, пытался разглядеть каждого, желая среди толпы найти того, кто поможет ему, спасёт, разделит бесконечное одиночество.
– Соседи пришли, – шептал Егор, – вот и славно. Сейчас сядем, чайку попьём. Подарки будем дарить. Свет только зажгите. Соседи. А то мне вас не видно.
Лина Гончарова
Она утопилась.
Семь дней и ночей она вынашивала эту мысль, тоскливо глядя в окно, не смыкая глаз. От дома до реки было рукой подать, не дольше пяти минут, и тёмные воды манили.
Её поразило заклятие пустоты, обернувшееся вокруг неё огромной змеёй, всё сильнее сжимающей свои кольца, до невозможности сделать вдох. Темнота застила ей глаза, не пропуская ни лучика света. Руки озябли, неспособные больше подняться.
В ней совсем не было смысла, не больше, чем в камне. Нелюбовь была её постоянной спутницей, от рождения к первой привязанности и после до мужчины, с которым она сочеталась браком. Напрасно.
Родительский дом был ей тюрьмой, мужний дом – погребом, и она, лишённая чувств и достоинства, не знала, зачем ей вообще существовать.
Она пыталась быть всем полезной, но чем больше старалась, тем больше получала пощечин. Недостаточно дочь, недостаточно жена, недостаточно женщина, не умница, не красавица. Никто.
Смирившись, казалось бы, с таким своим естеством, она приняла единственное решение, которое способна была сама совершить в своей жизни – с этой жизнью расстаться.
На седьмую ночь она впервые вдохнула свободно.
У неё за душой не было ни гроша, последние истлевшие туфли, последнее платье, перештопанное многократно. Она была будто бы всем обязана, но при этом никому не нужна.
Она встала с постели супруга, незаметно юркнула в сени, пробежала сквозь двор, не потревожив собаку, и неслышно прикрыла калитку, оказавшись на улице.
Луна блистала так ярко, что не было нужды в фонарях, дорогу и так освещало как днём.
