Так, обнимая собаку, он сидел долго, пока та не вырвалась. Егор поднялся, Лизка, выбежав на дорожку, потрусила вперёд, изредка оглядываясь, идёт ли Егор. Скоро она привела его к забору. Длинные железные прутья, стоявшие так близко друг к другу, что сквозь них не пролез бы и пятилетний ребенок уходили в небо и терялись в облаках. Егор медленно брёл вдоль забора, пока не уткнулся в большие кованые ворота, обмотанные толстой цепью. Концы цепи скреплял здоровенный амбарный замок.
За воротами Егор видел дорогу, автобусную остановку и большой рекламный баннер, освещённый одиноким уличным фонарём.
«Свет, – подумал Егор, – мне туда».
Он подёргал замок, присев на корточки, пошарил в траве в надежде найти ключ, собака снова подбежала к нему и ткнулась носом в щёку.
– Лизка, ищи ключ, ищи, – говорил Егор, с надеждой глядя собаке в глаза.
Собака, понюхав землю, начала рыть. Запах прелых листьев ударил в нос.
– Нюхай, – сказал Егор, – ну же, нюхай.
***
– Нюхай! – ну же, нюхай.
Егор держал вырывающуюся Лизку за ошейник, а Сонька совала собаке под нос блестящий металлический ключ, лежавший внутри жёлтой Сонькиной кепки. Наконец, смирившись, Лизка застыла на месте с натянутой на нос кепкой. Фыркнув от смеха, Сонька резко вскочила, нахлобучила Егору кепку и бросилась бежать. Егор остался держать Лизку. Та вырывалась, желая догнать скрывшуюся в зарослях дворовых кустов Соню, которая собиралась спрятать ключ.
– Один, два, три, – считал Егор.
Он должен был досчитать до двадцати и только тогда отпустить Лизку.
– Двенадцать, пятнадцать.
Он нервничал и все время оглядывался. Егор торопился, нарочно пропуская цифры. Больше всего он боялся, что его увидят рядом с Соней. Выдохнув заветное “двадцать” он отпустил ошейник и собака с лаем кинулась вслед за скрывшейся в кустах Сонькой. Через минуту они появились вдвоем: Сонька с исцарапанными ветками руками и прыгающая вокруг нее Лизка.
– Так не интересно, – сказал Егор, – она тебя видит, надо идти в парк. Там места больше. Пойдем?
Егор не сомневался, что Сонька поддержит любую его идею. Но впервые она не согласилась.
– Лучше не ходить, – сказала она, не глядя Егору в глаза, – там нечистые.
Егор засмеялся. «Нечистые», какое глупое слово. Сонька говорила, как старуха, что бродит у магазина, собирает пивные банки и бутылки и вечно бормочет: «нечистые, нечистые».
– Нет, – возразил он, – это парк, там чисто. Или ты бомжей боишься?
– Там не бомжи, – Сонька нахмурилась, – там нечистые –заложные покойники.
– Кто?
– Заложные покойники. Самоубийцы или те, кого насильно убили. Они умерли, но думают, что все еще живут тут. Бабушка говорит, что они там живут, словно соседи.
Сонька шмыгнула носом. Она говорила тихо, не глядя на Егора, словно стеснялась или боялась, что их может услышать кто-то еще.
– Бабкины сказки, – Егор чувствовал, как от тихих Сонькиных слов ему становится не по себе. Страх мурашками пробежал по рукам, в животе стало холодно, словно он только что съел брикет мороженного.
– Это не сказки, – упрямо бубнила Сонька, – они бродят по парку и ищут родственную душу. Того, кто похож на них. Потому что им одиноко.
– Это ты в интернете прочитала?
Егор все еще надеялся, что Сонька его разыгрывает и когда он поверит, то засмеётся и скажет, что пошутила. Но Сонька не улыбалась.
– Мне бабушка рассказывала, – тихо сказала Сонька, – когда мама пропала. Бабушка знала, что мама не вернётся, потому что её забрал нечистый.
