Сказки старых переулков - страница 2

Впервые за много лет та, что девчушкой играла на дудочке в каменном лабиринте улиц, оказалась за городскими стенами, и в её маленьком узелке покинул Город потрёпанный плюшевый лев из красных и зелёных клеток. Санитарный поезд шёл на восток, а потом на север. За его окнами проносились маленькие деревушки, затерявшиеся где-то между холмами и долинами – и сбегающие с гор холодные ручьи. Играли порывы весеннего ветерка – и тянулась пропылённая трава, которую щипали полудикие козы. Потом козы исчезли, над домиками то здесь то там стали подниматься к небу дымы недавних пожарищ, и вдоль железной дороги вместо травы замелькали воронки от снарядов и бомб: поезд прибыл на фронт.

* * *

Тот день пришёлся на обычную середину недели: воскресенье уже миновало, суббота ещё не приблизилась. Вдалеке висели над вражескими позициями похожие на грозовые тучки аэростаты наблюдения, и с утра чужой двухместный биплан-разведчик несколько раз с громким стрёкотом пролетел над траншеями по эту сторону, постоянно рискуя напороться на огонь пулемётов. Сегодня Умут и ещё двум девушкам выпало дежурить в медпункте на передовой, и они как раз заканчивали перевязку легкораненых бойцов, когда над полем боя грянуло раскатистое чужое «ура!» и замелькали на другой стороне фигурки вражеской пехоты.

Люди в зелёных френчах, перекрещенные скатками одеял, быстро пробирались по многократно перепаханному взрывами полю. Умут, стоявшей в дверях отведённого под медпункт блиндажа, было видно, как солдаты с примкнутыми к винтовкам штыками то исчезают в воронках и за кучами земли, то снова показываются на открытой местности, не переставая кричать на своём языке. Глухо затрещали пулемёты, нестройными хлопками отозвались винтовки сидящих в траншеях пехотинцев. Наступающие цепи стали редеть: то один, то другой боец падал. Некоторые пытались ползти назад к своим позициям, другие, опрокинутые навзничь пулей, больше уже не шевелились. Атака перевалила за середину нейтральной полосы но, остановленная разрозненными растяжками колючей проволоки и встречным огнём, захлебнулась. Противник начал отступать, подбирая раненых и отстреливаясь.

Один из раненых солдат, оказавшийся у переднего края, жалобно звал своих, не в силах даже приподняться. Волна атакующих уже схлынула, теперь он был ближе к врагам, и только каким-то чудом ни одна пуля ещё не уложила его окончательно. Внезапно среди отступавших произошло какое-то замешательство, и мужчина в офицерской форме, а с ним двое рядовых, пригнувшись, бегом бросились назад, к раненому.

– Наши убьют их, – прошептала подруга Умут, глядя, как трое отчаянных чужаков зигзагами перебегают по полю, приближаясь к траншеям, откуда вовсю палили пулемёты и винтовки. Двое пехотинцев в передовой траншее метнули в бегущих гранаты, но расстояние было слишком велико, и взрывы не задели ни спасателей, ни раненого. Троица оказалась возле солдата, товарищи подхватили его, и на какой-то миг все четверо скрылись в одной из воронок. Затем появились вновь: рядовые тащили на плечах раненого, офицер с револьвером в руке прикрывал отход.

Снова воронка, снова на гребне, затем за кучей земли – и офицер, вдруг резко развернувшись на ходу, упал спиной на возведённую снарядом насыпь. Его товарищи замешкались, но мужчина что-то крикнул им, сердито махнул рукой, и попытался приподняться, чтобы перевалиться через кучу земли в воронку. Рядовые, повинуясь приказу, быстро удалялись, неся потерявшего сознание товарища, а со стороны противника несколько человек, поднявшись из траншей, перебежками бросились на помощь командиру, пока остальные пытались прикрыть их манёвр перестрелкой. Ещё одна пуля попала в офицера – на этот раз в плечо; он вскрикнул, от боли выругался на чужом языке, и вдруг усмехнулся, зло и горько.