Сказки старых переулков - страница 3

В этот момент Умут узнала в нём того самого молодого человека, который когда-то давно – кажется, в прошлой жизни – купил для неё в магазине игрушек плюшевого клетчатого льва.

Девушка не помнила, как выскочила из траншеи и бросилась бежать по полю, пригибаясь под всё усиливавшимся перекрёстным огнём, спотыкаясь на кочках и ямах. Спасателей, пытавшихся пробраться к вражескому офицеру, частью подстрелили, частью загнали обратно, и теперь с другой стороны поля тоже палили вовсю, не боясь угодить по своим. Мужчина лежал ничком у подножия насыпанного взрывом бруствера, упрямо сжимая в руке револьвер. Увидев приближающуюся фигуру в чужом мундире, он было прицелился, но, удивлённый, опустил оружие, заметив широкую белую нарукавную повязку с красным полумесяцем, и распознав в чужаке девушку.

Умут слышала, как что-то кричали ей вслед подруги, а затем обрывки команд, которые отдавал резкий хриплый голос юзбаши – и огонь со стороны своих стал быстро стихать. В ответ в траншеях противника замолкли винтовки и пулемёты: видимо, с той стороны в бинокль тоже рассмотрели знаки медицинских служб. Над полем боя повисла напряжённая тишина, а худенькая девичья фигурка тем временем добралась до раненого и упала на колени рядом с ним.

– Потерпи, сейчас, – не задумываясь, понимает ли он, попросила Умут, закусив от волнения губу и торопливо доставая из сумки бинты. Мужчина, до того беспокойно косившийся на внезапно замолчавшую полосу вражеских траншей, вдруг пристально всмотрелся в лицо девушки:

– Кто ты?

Затрещал разрываемый пакет с бинтом. Тёплые карие глаза раненого встретились с прозрачно-серыми, словно зимние волны в проливе, глазами сестры милосердия.

– Умут.

– Маленький львёнок… – мужчина прикрыл глаза и улыбнулся знакомой доброй улыбкой, так не похожей на давешнюю горькую усмешку. – Умут… По-нашему Надежда, значит… – добавил он на незнакомом ей языке.

Краска уже стала засыхать на палитре, а ему всё никак не удавалось подобрать нужный оттенок. Трудно передать то, что и глазом-то едва заметно. Старинное здание красного кирпича утопало в бело-жёлтой плотной дымке, окутавшей Город. Сквозь неё местами смутно пробивались пятна фонарей, и куда-то ввысь уходили тёмные стволы деревьев. Поднимались массивными колоннами, и терялись в огромном зале без потолка, в который превратился Город.

Туман вносил свои поправки, и холст успел изрядно отсыреть. Но краски ложились уверенно, рука художника то тут, то там дополняла пейзаж одному ему заметными штрихами. И всё же центр полотна, где полагалось быть резным дубовым дверям подъезда и козырьку с коваными львами, оставался пустым. Был намечен только силуэт дверной арки, а всё остальное заменяло белое пятно нетронутого холста. Художник уже не раз заносил руку над мольбертом, застывал так в неподвижности на несколько секунд, порой минут – и принимался вновь доделывать края, доводить контуры, собирать разбрёдшиеся по полотну туманные тучки.

Девушка появилась в дверях неожиданно, словно тяжёлые створки сами распахнулись, выпуская на улицу изящную фигурку. То, что она изящна, молода, и в то же время уже достаточно уверена в себе (уверенностью, которой обладают не юные девушки, но молодые женщины), было заметно даже в этот туманный вечер. Незнакомка задержалась на мгновение на серой от сырости каменной площадке крыльца, затем медленно спустилась по ступенькам вниз. Поэт сказал бы о такой походке: «Спорхнула», но художнику представилась почему-то красивая чёрная пантера, перемещающаяся мягко и аккуратно.