Скиталец Войн. Книга 1 - страница 2

Это были низшие Ёкаи. Не великие демоны легенд, а скорее паразиты, привлеченные запахом страха и разрушения. Они копошились у границ деревни, полупрозрачные, искаженные формы, напоминающие то сгустки грязи с мерцающими глазами, то многоногих тварей, оставляющих за собой слизистый след. Они не нападали открыто днем, но их присутствие ощущалось – холодные пятна в воздухе, тихий скрежет, который никто не слышал, кроме Джина, или, возможно, слышал, но принимал за ветер или шорох животных.

Среди них витали и более крупные, более определенные формы. Юрэй. Возможно, крестьяне, убитые во время нападения, или путники, которым не повезло оказаться поблизости. Они блуждали бесцельно, их фантомные лица были застывшими масками ужаса или недоумения. Эти не были такими сильными, как те, что он видел на поле битвы, но их концентрация, их безмолвные стенания давили на окружающее пространство, создавая атмосферу гнетущей жути.

Джин вошел в деревню. Никто не вышел навстречу. Двери и ставни были плотно закрыты. Из-за щелей в ставнях его, вероятно, видели десятки глаз, но никто не издал ни звука. Он был чужаком, ронином – потенциальной угрозой в мире, где любая новая фигура могла принести беду.

Он прошел по главной и единственной улице. Воздух становился тяжелее. Здесь, рядом с одним из сгоревших домов, концентрация духовной энергии была особенно высока. Он почувствовал волну обжигающего ужаса, смешанного с запахом горелой плоти, хотя физически запаха уже не было. Два Юрэй вились над пепелищем – мать, искавшая своего ребенка, и ребенок, звавший мать, обреченные вечно повторять свои последние мгновения. Ёкаи поменьше кружили вокруг них, словно мухи, отщипывая кусочки их рассеивающейся энергии.

Юрэй-кири на бедре отозвался. Тихое, почти неслышное *гудение* прокатилось по его венам. Меч чувствовал энергию духов. Он *хотел* ее. Это было постоянное, фоновое желание, которое усиливалось в таких местах.

Джин остановился у колодца в центре деревни. В воду, казалось, тоже были брошены невидимые тени. Он присел на корточки, изучая следы на земле. Помимо следов человеческих ног и копыт лошадей (очевидно, нападавших), он видел и *другие* отметины – неровные, царапающие следы низших Ёкаев, которые обычный человек не заметил бы или списал бы на животных. А рядом с ними – едва различимые вмятины, словно от невидимых ног. Юрэй. Они бродили и здесь, даже днем.

Наконец, одна из дверей скрипнула и приоткрылась. Пожилая женщина, чье лицо было изрезано морщинами и страхом, выглянула наружу. Ее взгляд задержался на Джине, на его мече. В глазах вспыхнула и тут же погасла искорка отчаянной надежды, сменившись угрюмой покорностью. Она быстро перекрестилась и снова захлопнула дверь.

Джин поднялся. Он понимал. Они пережили нападение – возможно, бандитов, возможно, солдат враждующего клана. И это нападение, кровопролитие, страх – все это привлекло *других*. Духов. Ёкаев. Они не были причиной нападения, но стали его последствием, его гниющим эхом. Они терроризировали оставшихся в живых, питаясь их ужасом и горем.

Они не могли бороться с этим. Обычное оружие было бесполезно против бесплотных. Молитвы, возможно, помогали немного, но не изгоняли сущностей, прочно привязанных к этому месту войной. Им нужен был кто-то, кто мог видеть, кто мог сражаться с невидимым.

Джин был таким человеком. Но он не был героем. Он был ронином, беглецом от собственного прошлого, проклятым инструментом. Вмешательство означало не только риск для его жизни, но и необходимость использовать Юрэй-кири, вновь погружаясь в водоворот чужих страданий. Это означало привлекать внимание – как живых, так и мертвых, и тех, кто манипулировал обоими мирами.