Скиталец Войн. Книга 1 - страница 4

Джин вздохнул. Решение было принято. Или, возможно, оно было принято за него мечом. Он не мог просто сидеть и ждать, пока эти твари и призраки будут терзать несчастных жителей или нападут на него самого.

Медленно, обдуманно, он опустил руку к рукояти Юрэй-кири. Деревянная оплетка была прохладной на ощупь, но изнутри исходило слабое тепло. Когда его пальцы сомкнулись на ней, гудение меча усилилось, передавшись прямо в его кости, в кровь. Это было почти экстатическое, пугающее ощущение – слияние с инструментом огромной, чужеродной силы.

Он вытащил меч из ножен. Звука не было. Лишь нарастающий *гул*, который заполнил его сознание. В слабом свете сумерек клинок не отражал света. Вместо этого он *мерцал* тусклым, призрачным сиянием, исходящим как будто изнутри стали. Для обычного глаза это могло выглядеть как отражение луны, но Джин знал, что это свечение было вызвано поглощаемой им духовной энергией. Меч был *жив* в своем роде, и его жизнь была связана со смертью.

Ёкаи у святилища остановились. Они почувствовали перемену. Почувствовали меч. Некоторые зашипели, другие замерли, их крошечные светящиеся глаза уставились на Джина. Призраки продолжали блуждать, но их движение стало более беспокойным.

"Идите", – тихо сказал Джин, обращаясь к теням и призракам. Его голос был низким и спокойным, но в нем звучала сталь. "Ваше время здесь истекло".

Ёкаи ринулись первыми – беспорядочной, ползущей волной. Джин двинулся им навстречу. Его движения были быстрыми и точными, движения мастера меча. Но он сражался не с плотью.

Первый Ёкай, похожий на теневого паука, попытался обвить его фантомными лапами. Джин рубанул. Юрэй-кири прошел сквозь тварь без сопротивления. *Всплеск.* Ощущение гниющей, паразитической энергии хлынуло в меч и в Джина – отвратительное, болезненное. Тварь развеялась, оставив лишь холодное пятно в воздухе.

Второй Ёкай, сгусток тьмы, прыгнул. Джин парировал, или, скорее, рассек его. *Всплеск.* На этот раз ощущение было более вязким, наполненным слепой, животной злобой.

С каждым рассеченным Ёкаем, Юрэй-кири светился чуть ярче, а гудение в голове Джина становилось громче. Голод меча временно утолялся, но каждое поглощение приносило с собой фрагменты сущности убитого. От Ёкаев это были лишь примитивные чувства – страх, голод, злоба. Но от Юрэй…

Один из призраков, несчастный крестьянин, погибший, вероятно, от меча, бросился на Джина с фантомным криком. Джин не мог его избежать или оттолкнуть – лишь рассечь. Удар. *Всплеск.* Это был другой опыт. Волна панического страха перед смертью, внезапная боль от раны, тоска по оставленной семье. На мгновение Джин *стал* этим крестьянином, переживая его последние мгновения. Ему пришлось сделать усилие воли, чтобы оттолкнуть эти ощущения, не дать им захлестнуть себя.

Меч, напитываясь, становился тяжелее. Не физически, а духовно. Его темная жажда переходила в Джина, заставляя его чувствовать тягу к энергии, к *уничтожению* духов. Ему приходилось постоянно контролировать себя, чтобы не поддаться этому зову, не превратиться в бездумного охотника за душами.

Из деревни не доносилось ни звука. Но Джин знал, что там, за закрытыми ставнями, люди прислушивались. Слышали ли они что-то? Или лишь чувствовали, что *что-то* происходит снаружи? Возможно, видели призрачное свечение меча сквозь щели?

Он продолжал сражаться. Его движения были экономичны и смертоносны, даже против нематериальных врагов. Каждый удар Юрэй-кири был актом поглощения, актом принятия на себя частицы чужой трагедии или злобы.