– Ну, уж и кочет.
– Известно. Храбрее кочета птицы нет. Ты видал, как кочеты дерутся… Они, брат, это ловко… И нарядные же… Кочет, брат, никого не боится. Потому он и красуется… Петух, брат, зорок – он свет сторожит!
– А наш-то? – И при этом солдат назвал своего генерала.
– Наш – дудка.
– Как – дудка?
– А так… Возьми ее кто хошь, дуди с одного конца, а с другого она разговаривать будет… Настоящая дудка. А ен, брат, петух… Петух свет любит, как свет увидит, сейчас и кричит, и всех разбудит…
В другой раз поздно вечером пришлось нам идти по Зимнице.
Опять послышался отрывочный говор, солдаты ссорились с жидом-кабатчиком.
– Вот ты сидишь при всей своей глупости, а мы пойдем да Скобелеву и скажем.
– А и что мене Скобелев?
– Скобелев… Ты думаешь, он спрашиваться станет.
– И чего же он мне сробит?
– Возьмет тебя, да и под расстрел, чтобы ты православных воинов не грабил.
– А плевать я хочу на вашего Скобелева! – разозлился жид.
– Ты – плевать… Ах ты, подлое семя!.. Да ты знаешь, кто Скобелев – то?
И началась баталия… Солдаты от слов перешли к жестам, послышался гвалт избиваемого еврея…
– Нет, брат, мы за Скобелева постоим… Он нас в обиду не даст, а уж и мы его не оставим… Будь спокоен!
И для вящего спокойствия Израиля они уже совсем набросились на него.
Разумеется, М.Д. не похвалил солдат за самоуправство в этом случае, как и потом он с негодованием относился ко всякому самосуду.
Мне поневоле приходится писать отрывочно. Это не биография, а воспоминания; их никак не подведешь под одну систему. Нужно разбрасываться, рассказывать, перескакивать с одного на другое. Говоря об отношении Скобелева к солдатам, нельзя упустить того, с какой настойчивостью он развивал в них чувство собственного достоинства. Он в этом отношении гордился ими – и было действительно, чем гордиться. Я не могу забыть одного случая, когда Скобелев остановил любимого из своих полковых командиров, ударившего солдата.
– Я бы вас просил этого в моем отряде не делать… Теперь я ограничиваюсь строгим выговором – в другой раз должен буду принять иные меры. – Тот было стал оправдываться, сослался на дисциплину, на глупость солдата, на необходимость зуботычин.
– Дисциплина должна быть железной. В этом нет никакого сомнения, но достигается это нравственным авторитетом начальника, а не бойней… Срам, полковник, срам! Солдат должен гордиться тем, что он защищает свою родину, а вы этого защитника, как лакея, бьете!.. Гадко… Нынче и лакеев не бьют… А что касается до глупости, солдата-то вы их плохо знаете… Я очень многим обязан здравому смыслу солдат. Нужно только уметь прислушиваться к ним…
Когда впоследствии Скобелев командовал дивизией, он одного полкового командира, только что назначенного к нему, прямо выгнал за то, что тот в интересах дисциплины стал с первого дня культивировать солдатские зубы.
– Мне таких не надо… Совсем не надо… Отправляйтесь в штаб – писарей бить. У меня боевые полки к этому не привыкли.
И действительно – дух был поднят до такой степени, что когда при переходе от Плевны к Шейнову одного солдата за что-то хотели высечь, тот прямо явился к Скобелеву.
– Чего тебе?
– К вашему превосходительству… Меня полковник * * * хочет высечь.
– Ну?
– Прошу милости – прикажите суду предать.
– За что это тебя?
Тот сказал.
– По суду тебя расстреляют. И наверное расстреляют.
– Все под Богом ходим… И так каждый день под расстрелом бывал… А ежели меня так обидят – так я и сам с собой порешу!.. Прикажите под суд!..
