Распахивает Бая эту дверь, Врана вперёд проталкивает – и тут же её за собой захлопывает.
Черным-черно в темнице этой земляной, Вран хоть что-то видеть мигом перестаёт, и запах ему тотчас на голову обрушивается – сырой, как в погребе недавно отстроенном, но почему-то тёплый, нагретый и приятный.
– За границей нашла, к границе подвела, на границе сейчас стоит, а я его дальше приглашаю, – бормочет голос Баи рядом, и совсем уже ничего Вран не понимает: сдёргивает Бая с него шапку, споро тулуп расстёгивает, штаны из онучей вытаскивает. – Глазам разрешаю я: видьте, – её пальцы торопливо мажут по его векам – хорошо хоть Вран их прикрыть догадался, – ушам разрешаю я – слышьте, – тот же приём с ушами, – губам разрешаю я – говорите, рукам разрешаю я…
Рукам Бая разрешает «трогать», ногам – «ходить», животу почему-то – «есть и пить», хотя едят и пьют обычно ртом, даже позволяет сердцу «биться», а жизни – «по всем членам его струиться»; Врану становится слегка не по себе. А что, если бы они без всех этих разрешений обошлись, ничего из этого он бы делать не смог?..
– Какой у вас обстоятельный подход, – говорит он с усмешкой вымученной. – А как же мой нос? Я им дышу. Ты не забыла включить это в мои возможности?
Бая не отвечает – слишком сосредоточена. Вран понимает, что, возможно, попросту ей сейчас мешает, – но ничего не может с собой поделать.
– Бая, – зовёт он её напряжённо. – Бая, объясни мне, что ты…
– Я же тебя не спрашивала, зачем ты кусты целовать побежал, когда в лесу выругался? – перебивает его Бая, и голос её недовольством отдаёт. – Вот и ты ко мне сейчас с расспросами не приставай. Должна я это сделать, чтобы всё хорошо было.
– Не спрашивала, но смеяться начала, – замечает Вран.
Бая бормочет что-то уже совсем невнятное, и Вран чувствует, как нечто туго обхватывает его талию – ни дать ни взять, пояс её собственный.
– Ну, смейся, если хочешь, – говорит Бая и добавляет уже громко: – Верой своей подпоясываю, поддерживаю, подкрепляю; пусть столько этот пояс держится, на сколько гость задержится, такова воля моя.
– Пояс-то маловат мне будет, – говорит Вран.
– Нет, это я его так затянула, – отвечает Бая, наконец со своими пришёптываниями закончив. – Всё. Теперь спать ложись, как надо будет – я тебя разбужу.
– Спать?.. – растерянно повторяет за ней Вран.
Прямо здесь? В глубине холма земляного, на «границе» какой-то? Бая же его вроде «дальше пригласила». И где же оно – это загадочное «дальше»?
– Спать, спать, – подтверждает Бая. – Здесь тепло, не замёрзнешь. Если придёт к тебе кто – ты спящим дальше притворяйся, не станут к тебе приставать, в покое оставят. Не разговаривай ни с кем, на вопросы не отвечай, любопытство чужое не подпитывай. Всё понял?
– Нет, – мотает головой Вран. – Послушай, зачем мне спать сейчас? Я не хочу. Пойдём вместе, куда ты там собралась, я там полезнее буду, чем здесь.
– Вот уж позволь мне решать, где ты полезнее будешь, – фыркает Бая. – Сказала – здесь сиди, значит, здесь сидеть и будешь. Или забыл ты уже все слова свои красные? Меня ты должен слушаться, а не свои желания мне навязывать. Навязал уже одно – пора и успокоиться.
– Но если я правда…
Вран не видит, слышит: удаляется от него Бая быстро, не успевает он и договорить. На несколько хвостов волчьих в мгновение ока относится – и бьёт ему в глаза синева снега ночного на миг, когда Бая через другую дверь выскальзывает.
