Исчезает улыбка с лица Врана. Стремительно перестаёт улыбаться и Бая.
– Ну всё, достаточно, – сухо говорит она.
Но Сивер не успокаивается.
– Что такими глазами на меня смотришь, Вран из Сухолесья? – спрашивает он зло. – Скажешь, не знал, что деревня твоя как волка павшего увидит, сразу его к себе на раздолье тащит? Сколько у вас шкур – с дюжину, наверное, а то и больше, на каждого из ваших старейшин хватит? И всё-то вы уже для этого придумали: побольше ям, ветками со снегом укрытых да кольями утыканных, нароешь, вот тебе и новая шкурка волка священного, а название-то какое хорошее – «волчья яма», сразу ясно, для кого делали. А уж если ножик потом какой в лесу с одеждой сложенной находят, то и его сразу в дом несут – красивые же у нас ножики, кто из вас, беспомощных, такой себе сделает? А можно и по-другому: волка серого о милости перед входом в лес битый час просить, весь воздух своей чушью испоганить, а потом, когда заблудишься в трёх соснах, а он тебе на помощь выйдет, с перепугу его десятью стрелами прошить и сочинить потом сказку красивую, как нашёл ты его уже мёртвым в лесу, как забрели сюда, наверное, охотники из общины соседней, волков совсем не уважающие. Вот ведь гулять они любят, диву можно даться, правда? Вот ведь далеко как забираются!
– У нас так…
– Ты мне об этом говоришь? – сверкает глазами Сивер. – Я все эти разговоры собственными ушами слышал. В деревне вашей, видимо, особо о таких вещах не поговоришь, везде уши любопытные – а лес этих разговоров полон, невинная ты моя душа. И не надо мне такие рожи корчить – гнилой каждый до единого в вашей деревеньке мерзкой, на словах одно, на деле другое, а на уме и вовсе третье, и ты такой же, не обмануть тебе меня: весь уже как пить дать этим духом пропитался, выкрутиться, обмануть, глаза честные сделать, руки от крови за спиной вытирая, – вот чем вы живёт…
– Я третий раз повторять не буду, – прерывает его Бая. – Я сказала: достаточно. Я не для того тебе со мной пойти позволила. Ещё раз начнёшь – домой отправлю.
С нескрываемым вызовом на неё Сивер смотрит, и кажется Врану: не выдержит сейчас, сорвётся, до конца договорит.
Но нет. Передёргивает плечами Сивер, на Врана взгляд последний неприязненный кидает – и с места трогается, влево сворачивая и отрывисто через плечо бросая:
– Так короче.
Не даёт Врану покоя речь его гневная, горячая. Молча Бая за Сивером устремляется, молча и Вран за ней следует, а про себя всё думает: да нет же, нет.
Нет, не могут так себя деревенские вести. Ямы волчьи – они потому волчьими называются, что волки туда добычу приводят, людям помогая, а не сами в них проваливаются. И не посмеет никто ни разу в волка выстрелить, не то что десять стрел в него пустить. Не было дыр никаких на шкурах обрядовых ни от кольев, ни от стрел – Вран шкуры эти видел, Вран бы заметил…
…хотя дыры и подлатать можно, а к изнанке Вран и не приглядывался особо…
Вран рассеянно по спине Сивера глазами блуждает, пытаясь взглядом в узорах рубахи его затеряться да от мыслей дурных отделаться. Сивер плащ серо-коричневый причудливо через плечо перекинул, и узоры как на ладони эти: странные, пёстрые, угловатые и разноцветные уж слишком – в деревне-то Врана если хоть два цвета на рубаху наскребётся, то выходная эта рубаха, не на каждый день. А у Сивера – цветов пять, если не больше: тут тебе и основной, коричневый, и чёрный, и желтоватый, и льняной, как плащ, и голубой даже.
