Скорбная песнь истерзанной души - страница 2

Я резко встал в попытке сдержать нахлынувшие чувства, этот новый прилив горя, оперся о стол, нахмурился и поджал губы. Голова закружилась, в глазах потемнело. Шатаясь и кашляя, я вышел из кухни.

По возвращении в гостиную меня посетила мысль о том, что стоит, пожалуй, проверить ванную и подвал. Вдруг там тоже завелись фантомы.

Это ж сколько людей я встречал за свою слишком долгую жизнь! И сколько их умерло – никого ведь не осталось, я последний. Неужто они все теперь здесь? Почему здесь? Почему сейчас?

Обуздав эмоции и чувства, по крайней мере временно отбросив их куда-то на задворки сознания, подобно тому, как я бросил на втором этаже (а заодно заколотил там все окна и запер дверь, ведущую на второй этаж) все вещи, что напоминали мне о днях давно минувших, людях давно ушедших, я решил начать с ванной.

Обойдя диван слева на приличном расстоянии, так, чтобы не потревожить Жизель, и сделав несколько шагов по направлении к двери, ведущей в ванную, я вдруг застыл. Держась за дверную ручку, я не мог заставить себя войти. Мне казалось, я и так точно знаю, что меня там ждёт. Я будто отчётливо видел внутреннее убранство комнаты и каждое движение того, кто там находится, глядя лишь на дверь.

Ах, двери! Они точней зеркал и окон, точней календарей, часов и солнца. В них нет ничего лишнего, ничего такого, что уносило бы разум в незримые просторы эфира, полные пьянящего очарования поэзии. Каждая царапина и трещина, каждое пятно, каждая мелкая, едва различимая деталь таит в себе элемент истории, прочесть которую, однако, способен далеко не каждый.

Но чтение может утомлять. К тому же, если стоишь перед дверью, рано или поздно наступает момент, когда нужно её открыть. И хорошо, если этот момент определяешь именно ты. Чаще всего жизнь не предоставляет такой свободы.

В ванной меня встретили два фантома. Саша и Шарлотта Регрет. Встретили как полагается: холодным безразличием, которое начинало внушать мне мысль о том, что меня здесь нет на самом деле, а они просто заняли пустующий дом. С чувством огромного сожаления и болью в сердце смотрел я на растерянного Сашу, лежащего в ванной, и опечаленную Шарлотту, сидящую рядом. Я вдруг осознал, что даже не знаю, что случилось с Шарлоттой. Или не помню? Где-то тут должна быть грань, но она стёрлась. Может это всё возраст, а может я просто очень устал. От нескончаемого горя, от пустой жизни и смерти, которая либо забыла обо мне, либо не хочет меня принимать – настолько я жалок, ничтожен, омерзителен.

На пути к подвалу я пытался ответить себе на вопрос: «Что, в сущности, хуже: не знать или не помнить?». Но мне это не удалось (надо будет позже вернуться к данному вопросу). Слишком короток был путь. Всего около пяти шагов до двери в полу у дальней стены, единственное окно которой выходит на задний двор.

В подвале, тёмном и холодном, заполненном всяким ненужным хламом, большая часть которого осталась от прежних хозяев, коих было за все годы довольно много14, я надолго не задержался. Это помещение, которое когда-то казалось мне уютнее всех прочих комнат в доме стало пристанищем фантомов Германа, Кавиша, Бу-Бу, Демельзы Тарле, Марселя и прочих им подобных15. Увидев их, я рассвирепел от ярости, доселе дремавшей во мне, отравлявшей всё моё естество, ждущей того часа, когда я позволю ей вырваться на волю. И час тот настал. Я медленно спустился по лестнице – каждый шаг увеличивал мою ярость – схватил первое, что подвернулось под руку, кажется, это была женская туфелька, и швырнул в Германа. Я хватал прочие предметы – настольную лампу, детский стул, колонку от старого кассетного магнитофона, журналы, книги, лыжные палки, отвёртки, разводные ключи, банки краски и банки с гвоздями, куски древесины – и швырялся ими во всех фантомов. В конце концов я просто кричал, вопил и крушил всё вокруг. Получилось как-то мелодраматично, но зато мне полегчало. Я вышел из подвала и больше никогда туда не возвращался, равно как не возвращался к мысли, что там живут те, кого я презираю и ненавижу всей душой. Хотя, Бу-Бу в их компании, пожалуй, лишняя. Но с этим я ничего поделать уже не могу.