Скорбная песнь истерзанной души - страница 3

Из подвала я вышел опустошённым, обессиленным, очищенным. Я чувствовал себя умирающим, израненным зверем и одновременно переродившимся духом, ощущал невероятную тяжесть и лёгкость в то же самое время. Голова болела, ужасно хотелось спать. Но вместо дивана я направился к бутылке бурбона. И хоть я обещал себе не пить, пока солнце не село, всё же налил в стакан немного этой гадости. Совсем чуть-чуть. Лишь так, чтобы покрывалось дно. Выпил. А потом ещё капельку. И ещё, и ещё…

Добравшись наконец до дивана, я врезался лицом в подушку и моментально погрузился во тьму, родственную той, что поглощает человека навеки с его смертью. И спим мы, люди, как раз для того, чтобы хоть немного привыкнуть к пребыванию в небытии16.

Привыкание моё в тот день (именно день) проходило весьма неплохо. Я спал так крепко, так долго и спокойно, как не спал уже очень давно. Я видел яркий, почти осязаемый сон – такой, который после пробуждения не исчезает, а напротив – остаётся в памяти навсегда, начиная вмешиваться в повседневную реальность, проявляясь мимолётными образами, разбросанными тут и там. Требуется время, чтобы отделить одно от другого. Сны столь яркие создают ощущение, будто проживаешь две жизни. Может показаться, что это довольно приятное ощущение. Но на самом деле нет в том ничего приятного. Ибо сколько ни было дано мне жизней – кругом и всюду лишь мрак да тоска.

Стук в дверь моего дома помог, однако, определиться с тем, какая из двух (или сколько их вообще) имеющихся у меня жизней ненавистна мне более всего.

Я открыл глаза. Во рту был неприятный привкус, так что вставал с дивана я, причмокивая губами. Фантомов вокруг не наблюдалось. Ещё бы! Ведь они подобны звёздам: являются лишь когда стемнеет.

«Интересно, – подумал я, – где они пропадают днём и чем занимаются?»

Я выключил несмолкающий телевизор, что спасает меня от гнетущей тишины, включил свет, кряхтя, подошёл к двери и открыл. На пороге стояла София – учитель танцев. На ней были рваные джинсы, бледно-розовая блузка, чёрный кардиган, пальто и ботинки. Светлые волосы собраны в хвостик. Увидев меня, она улыбнулась своей дежурной широченной улыбкой.

– Здрасьте! – проговорила она, с каким-то особым упором на букву «с».

– Как? – удивился я. – Разве уже четыре часа?

– Агась, – ответила София. Она по-прежнему улыбалась, но уже иначе, лишь уголками тонких губ, накрашенных розовым блеском, в тон блузке. Глаза её забегали в лёгком недоумении.

– А-а-а, – нахмурившись, я почесал лоб. – Ну, тогда входите, пожалуйста.

Я жестом пригласил её. Она поблагодарила меня, подавшись вперёд в лёгком, почти незаметном поклоне, и только после этого вошла.

– Ну что ж, сегодня у нас с вами последняя встреча, – сказала София, снимая с плеча сумочку.

– Угу, – пробурчал я.

– Давайте закрепим пройденное на прошлом занятии, разучим пару новых движений и закончим полноценным танцем.

– Как скажете. Я только в ванную сбегаю сперва ненадолго. Вы пока располагайтесь, чувствуйте себя как дома.

– Э-э-э-м… хорошо. А с вами всё в порядке?

– Да, спасибо. Мне просто нужно… сделать кое-что. Я скоро вернусь.

Запершись в ванной, я умыл лицо, почистил зубы; пристально глядя на себя в зеркало попытался привести мысли в порядок, проснуться по-настоящему, окончательно. Затем вернулся в гостиную. София избавилась от верхней одежды и стояла теперь у шкафа вполоборота ко мне, рассматривала виниловые пластинки, стопкой лежащие на одной из полок. Для неё – родившейся в тридцать пятом – это штука наверняка совсем диковинная.