Парамедики пронесли на носилках тело убитой мимо окон комнаты, и Банин ответил шепотом:
– А если она не повелась? Может, ей, наоборот, это льстило? – Он понюхал духи, стоявшие на туалетном столике. Розовый флакон был таким же, как на картинке с Джоли. – Пусть духи не оригинальные. Звали-то ее все равно королевой Марго.
Гуров тоже думал о прозвище, которое сотрудники дали Сваловой. Как и склад антикварных пластиковых раковин, оно напоминало ему фильм, который он смотрел с женой прошлой зимой, в одной из сцен которого обнаженная Фанни Ардан, игравшая французскую принцессу и шотландскую королеву де Гиз, стояла в облаках пудры перед тем, как надеть платье. Марии предстояли съемки в эпизоде исторической драмы, где герой подглядывал за возлюбленной аристократкой, прячась за гардиной в ателье кутюрье российской императорской семьи Надежды Ламановой.
Оценив с белой завистью стать и пластику актрисы, Мария сказала тогда, что крепкие спина и ягодицы Ардан говорят о неизбежной победе Франции больше всех ее идущих в атаку полков, а сладко парфюмированные клубы свинцовой пудры вокруг ее мраморного тела символизируют интриги, которыми графиня опутала английский престол, даже явственнее ее коварных, но манящих, как бездна, глаз.
Глядя на убитую Свалову, Гуров понимал, что в ней нет ни пленительной русалочьей красоты его жены, ни роковой дерзновенности Анджелины Джоли, ни железной воли актрисы и, что важно, режиссера Фанни Ардан, ни ледяного сердца герцогини де Гиз, матери непреклонной и гордой Марии Стюарт. Но ей определенно хотелось быть красивой и обожаемой, как они. А значит, скрытной. Ведь красивые женщины, покорившие мир, – Гуров знал это не только благодаря общению с киношно-театральной богемой, к которой принадлежала жена, но и по работе с обаятельными женщинами-подследственными, – скрытны. И потому таинственны. Им приходится до поры до времени отрекаться от своих желаний и амбиций, чтобы убедить мужчин, что те сами жаждут их воплотить.
Что, помимо недостатков кожи, любила маскировать скромная экскурсовод Свалова до того, как ее постаревшее лицо исказилось гримасой муки и удивления навсегда? Какие мысли жили в запрокинутой, коротко стриженной блондинистой голове со старомодным персиковым подтоном? Какую тайну унесут в могилу приоткрытые губы? Какое сокровище мечтала сжать безжизненно свесившаяся из-под ткани, укрывшей тело, морщинистая рука?
Разномастный скарб в доме Сваловой кричал, что она была амбициозна, но бедна как церковная мышь, а потому предпочла мнить себя недооцененной этим миром королевой. Королевой, заслуживающей править балом Воланда, но, кажется, минуя желанное мероприятие, осмелилась совершить ошибку, от которой Булгаков отговаривал всех отчаявшихся, – просить у сильных мира сего об исполнении их желания. И это желание, как красноречиво показывала комната, в которой Свалова читала «Белую голубку Кордовы» Дины Рубиной, роман о смерти фальсификатора канувших в пучине русской истории XX века картин, было самым примитивным на свете. Эта женщина хотела денег. И, приди к ней на зов джинн из волшебной лампы, он бы ответил на ее просьбу с иронией тысячелетнего джинна, услышавшего очередное пожелание денег: «Что за оригинальная просьба, моя госпожа!»
– Все в этой комнате про мещанство, – раздался рядом голос Озеркина. – Про фасад, за которым простая тетка с привычкой экономить, дешевым вкусом и простецкими мечтами хочет быть Анджелиной Джоли, у которой своя винодельня и в мужьях Брэд Питт. С такими мечтами эта женщина могла приблизить свою смерть сама, желая из такой жизни вырваться.
