Читать онлайн Матвей Бирюков - Автобус в страну, где не гаснут звёзды

© Матвей Сергеевич Бирюков, 2025

ISBN 978-5-0067-3614-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1: Город Тусклых Фонарей и Необычное Приглашение

Представьте себе, если сможете, Город, затерянный не столько в пространстве, сколько во времени – а может, и вовсе вне его привычного течения. Город Тусклых Фонарей. Никто из его обитателей, даже самые седобородые старожилы, уже и не помнил, чья рука зажгла эти фонари впервые, и отчего пламя в них было таким скудным, таким нерешительным, словно ему не хватало воздуха или простой человеческой радости. Их слабый, дрожащий свет выхватывал из вечного полумрака приземистые дома с подслеповатыми окнами да редких прохожих, чьи лица казались вылепленными из того же серого, безрадостного материала, что и камни мостовой.

Краски здесь давно выцвели, словно извиняясь за свою былую яркость. Алый цветок, дерзнувший распуститься под чьим-то окном, быстро бледнел, поникал, стыдливо пряча свои лепестки. Небо? О, небо над Городом почти всегда куталось в плотную, непроницаемую вуаль облаков, и жители давно позабыли, бывает ли солнце иным – ослепительным, золотым, дарующим тепло. Они сроднились с этой вечной серой полутьмой, с этой тишиной, которую лишь изредка нарушало шарканье стоптанных башмаков по брусчатке да приглушённые, лишённые эмоций разговоры, больше похожие на обмен вздохами.

Нет, жители Города Тусклых Фонарей не были злы по своей природе. Просто… они смертельно устали. Устали от дней, похожих друг на друга, как две капли мутной воды, от нехватки света в своих домах и душах, от самих себя, наконец. Каждый в этом городе был поглощён своими маленькими, но такими, казалось ему, важными заботами. Один с упорством маньяка пересчитывал по вечерам свою коллекцию старых, пыльных шляп, страшась не столько пропажи, сколько нарушения привычного ритуала. Другая, дама с печальными глазами, без конца переставляла на комоде армию фарфоровых слоников, тщетно пытаясь найти для них то единственно верное место, которое принесло бы ей хоть каплю покоя. А третий, солидный господин с неизменным портфелем под мышкой, ежедневно наматывал круги по одним и тем же улицам, от одного серого дома к другому, с важным видом рассказывая встречным о своей невероятной занятости, хотя никто, положа руку на сердце, не мог бы сказать, в чём эта занятость заключалась и приносила ли она хоть кому-нибудь пользу.

И был в этом городе мальчик. Звали его Алёша. Сколько ему было лет – десять или сто – сказать было трудно. Время здесь текло по-особенному, неспешно, вязко, как остывший кисель. Алёша не гонялся за шляпами и не двигал слоников. Его сокровище было иным – маленький, неказистый осколок стекла, подобранный когда-то на заброшенной городской окраине. Если долго-долго, затаив дыхание, смотреть сквозь него на чахлое пламя ближайшего фонаря, то порой, на одно лишь мимолётное мгновение, казалось, что свет становится чуточку живее, и в нём, словно заблудившиеся светлячки, вспыхивают крошечные искорки иных цветов – синие, как васильки, зелёные, как первая весенняя травка, золотые, как забытый солнечный луч. Алёша мог часами просиживать на своём старом подоконнике, прильнув глазом к драгоценному стёклышку, в ожидании этих мимолётных чудес. Соседи, видя это, лишь качали головами: «Опять наш Алёша со своим стёклышком беседует», – но не бранили, нет. Им было, по большому счёту, всё равно.

Алёша часто думал, закрыв глаза: неужели так будет всегда? Неужели там, за последним тусклым фонарём, за серой городской стеной, нет ничего иного? Старики, понизив голос до шёпота, иногда вспоминали древние предания о неких Далёких Холмах, где солнце никогда не прячется за тучи, где трава изумрудна, а птицы поют так, что душа замирает. Но эти рассказы звучали столь же неправдоподобно, как сказки о молочных реках и кисельных берегах. Да и кто отважился бы отправиться на поиски этих неведомых Холмов? Путь, уверяли предания, долог и опасен, а здесь… здесь хоть и тускло, хоть и серо, но всё до последней выбоины на дороге знакомо и привычно.

И вот однажды, когда вечерний сумрак сгустился особенно плотно, пропитав воздух сырой, щемящей тоской, и даже Алёшино стёклышко отказывалось показывать свои цветные искорки, по главной улице Города, той, что вела от ниоткуда в никуда, медленно проехал… автобус. Это было столь внезапно, столь немыслимо, что некоторые из жителей, случайно оказавшиеся на улице, замерли, приоткрыв рты от изумления. Автобусы здесь не ходили. Да что там автобусы – никакой транспорт, кроме скрипучих тележек, развозивших по утрам пресный серый хлеб да блеклые овощи, не нарушал сонного спокойствия Города.

Автобус был странным. Не новым, сверкающим лаком, но и не старым, дребезжащим на каждом ухабе. Он был… просто другим. Какого он цвета? В этом вечном полумраке трудно было разобрать. Может, глубоко-синий, как южная ночь, или тёмно-вишнёвый, как перезревшая ягода, а может, и вовсе зелёный, как забытый на подоконнике весенний лист. Окна его светились неярким, но удивительно тёплым, манящим светом, совсем не похожим на мертвенное свечение городских фонарей.

Автобус неспешно прокатился по улице, словно оглядываясь, словно приглашая, и остановился на центральной площади, прямо под самым древним и самым тусклым из всех фонарей. Дверцы его с тихим, почти нежным шипением открылись, и из салона пахнуло чем-то давно забытым или вовсе неведомым – то ли запахом свежего ветра, прилетевшего с далёких лугов, то ли ароматом незнакомых трав, то ли просто… надеждой.

Из кабины вышел Водитель. Немолодой, с добрыми лучиками морщинок у глаз, которые, казалось, светились тем же тёплым светом, что и окна его необычного автобуса. Он негромко, но так, что его голос, казалось, долетел до самых дальних, затерянных в сумраке улочек, произнёс:

– Достопочтенные жители Города Тусклых Фонарей! Сегодня, с вашего позволения, отправляется особый рейс. Путь лежит в места весьма далёкие, но, смею вас уверить, весьма и весьма примечательные. Кто из вас желает увидеть нечто новое? Кто утомился от вечных сумерек и просто… просто жаждет иного? Милости прошу. Места найдутся. Но имейте в виду, долго ждать автобус не станет.

На площади, привлечённая невиданным зрелищем и голосом Водителя, собралась небольшая, но всё же толпа. Люди переглядывались, недоумённо пожимали плечами, перешёптывались.

– Куда это он собрался? – допытывался один у другого.

– А что там, в этих его «примечательных местах»? – вторил ему третий.

– И вообще, безопасно ли всё это? – беспокойно озирался четвёртый.

Тут же, растолкав зевак, вперёд выступил господин с портфелем, тот самый, вечно занятый.

– Позвольте! – обратился он к Водителю, важно покачивая своим потёртым портфелем. – А имеется ли у вас, уважаемый, соответствующее разрешение на организацию подобных… э-э-э… мероприятий? И согласован ли, так сказать, маршрут следования с городской администрацией? Какие, позвольте узнать, гарантии вы можете предоставить пассажирам?

Водитель улыбнулся своей тихой, немного печальной улыбкой.

– Гарантий, друг мой, никаких. Лишь возможность. А что до разрешения… Скажем так: у меня имеется разрешение от Того, Кто неизмеримо выше всех мыслимых администраций.

Господин с портфелем от такого ответа несколько смутился, пробормотал что-то невразумительное о «недопустимой безответственности» и отошёл в сторону, однако уходить не спешил, с нескрываемым любопытством наблюдая за происходящим.

Алёша стоял в толпе, крепко-накрепко сжимая в потном кулачке своё драгоценное стёклышко. Сердце его колотилось так сильно, словно маленькая испуганная птичка, готовая вот-вот вырваться из груди. «Что-то другое!» Неужели это он? Тот самый шанс, о котором он так долго мечтал, вглядываясь в тусклое пламя фонаря? Шанс увидеть настоящий свет, настоящие краски, настоящую жизнь?

– А… а там… там светло? – едва слышно, пересохшими губами прошептал он, с трудом протискиваясь сквозь толпу поближе к автобусу.

Водитель посмотрел на него особенно ласково, словно только его и ждал.

– Там очень светло, мальчик мой. Так светло, что поначалу глазам бывает даже немного больно. Но к этому свету быстро привыкаешь, и он становится таким родным, таким необходимым, как воздух.

– Я… я поеду! – вдруг, неожиданно для самого себя, громко и твёрдо сказал Алёша.

Он не оглянулся. Не посмотрел в сторону своего дома, где остались мама с папой, которые, он знал, всё равно не поверили бы, сочли бы это очередной его неуместной фантазией. В этот миг ему было всё равно. Неудержимое, всепоглощающее желание уехать, увидеть, узнать что-то настоящее, было сильнее всех детских страхов, сильнее всех сомнений и колебаний.

И его порыв, как искра, упавшая на сухую траву, зажёг и других. Старушка, всю жизнь прожившая в маленьком домике с видом на серый пустырь и мечтавшая лишь об одном – увидеть море, настоящее, с солёными брызгами и криками чаек. Молодой поэт, исписавший горы бумаги стихами о сером тумане и безысходности, и вдруг с почти физической болью осознавший всю тщетность своих творений перед лицом этого манящего света. Даже один из тех чудаков, что с таким упорством собирал пыльные шляпы, вдруг подумал с тоской: «А зачем они мне, все эти шляпы, если я их никогда не ношу и никому, по сути, не показываю?»

Но многие, очень многие колебались. «А как же моя работа? Моя должность?» – сокрушённо вздыхал один. «А мои бесценные слоники? Кто же будет их переставлять с места на место, если я уеду?» – вторила ему дама с печальными глазами. «А вдруг мы заблудимся? Вдруг не вернёмся? Здесь хоть и плохо, но привычно…» – испуганно шептал кто-то очень робкий, прячась за спины других.

Водитель не торопил. Не уговаривал. Он просто стоял у распахнутых дверей своего удивительного автобуса, и его спокойное, светлое лицо было лучшим из всех возможных приглашений.

– Автобус отправляется ровно через десять минут, – так же тихо, но твёрдо произнёс он. – Выбор, друзья мои, за вами.

И эти десять минут для многих в Городе Тусклых Фонарей, где, казалось, ничего не менялось веками, стали самыми быстрыми, самыми важными, самыми решающими минутами в их никогда по-настоящему не начавшейся жизни.

Десять крошечных минут! Всего лишь десять ударов старых городских часов, всегда спешивших проводить ещё один серый день, – и вот они, эти минуты, летели сейчас с небывалой, почти пугающей быстротой. Десять песчинок времени, чтобы решить: остаться ли в этой затхлой, но такой до боли знакомой тишине Города Тусклых Фонарей, или… или рискнуть всем, шагнув в этот манящий, тёплый полумрак неведомого автобуса, обещавшего нечто совершенно иное.

Алёша, уже не чувствуя под ногами холодных камней площади, стоял на первой ступеньке. Он не смел оглянуться. Боялся, что если встретится взглядом с родными, хоть и такими же серыми, как всё вокруг, стенами своего дома, то вся его отчаянная решимость рассыплется, как карточный домик под порывом сквозняка. Сердце? О, оно не просто билось – оно трепетало, как пойманный птенец, и в этом трепете смешались и страх перед неизведанным, и ликующая, почти детская надежда на чудо.

Следом за ним, покряхтывая и тяжело опираясь на свою верную клюку, но с неожиданной для её преклонных лет твёрдостью во взгляде, поднялась в салон старушка Марфа Степановна. Всю свою долгую, как полярная ночь, жизнь она провела в крохотном домике на самой окраине Города. Единственным её окошком в большой мир была маленькая, закопчённая форточка, выходившая на унылый, заросший бурьяном пустырь. А мечтала она, о, как она мечтала увидеть море! Настоящее, живое, безбрежное, с высокими, как горы, волнами и крикливыми белыми чайками, о котором читала когда-то в единственной своей книжке с выцветшими картинками – чудом уцелевшем осколке далёкого, почти забытого детства. «Эх, была не была, – прошептала она, осеняя себя широким, привычным крестным знамением. – Хуже-то, поди, уже не будет, чем здесь, в этой вечной сырости. А вдруг и вправду – море? Господи, благослови!»