Серая дымка за окном, прежде такая плотная и непроницаемая, стала как будто бы реже, прозрачнее. Словно чья-то невидимая, но очень заботливая рука осторожно приподнимала краешек тяжёлого, пыльного занавеса, отделявшего их от другого, неведомого мира. И в этой постепенно редеющей дымке Алёша вдруг увидел то, чего никогда прежде не видел в своём Городе, да и не мог увидеть. Далеко-далеко, на самом-самом краю горизонта, там, где небо обычно сливалось с такой же серой, безжизненной землёй, проступила тонкая, едва заметная светящаяся полоска. Она была не серой. Она была… другой. Может быть, бледно-голубой, как незабудка? Или нежно-розовой, как утренняя заря? Он даже зажмурился на мгновение и снова открыл глаза. Нет, не показалось. Полоска не исчезла. Она была там, живая, настоящая, манящая.
– Смотрите! – прошептал он, забыв обо всём на свете и показывая пальцем в окно. – Смотрите же!
Все, кто не спал, встрепенулись и прильнули к окнам. И действительно, там, на горизонте, теперь уже отчётливо виднелось что-то новое. Что-то, обещавшее иной цвет, иную жизнь.
И в тот же самый миг автобус, чуть заметно качнувшись, словно вздохнув с облегчением, свернул с невидимой, им одним ведомой дороги на ещё менее заметную, едва угадывающуюся среди жухлой травы тропу, уходящую прямо к этой далёкой, загадочной, сияющей полоске света.
Пассажиры замолчали, затаив дыхание. Неизвестность всё ещё немного пугала, но теперь в ней появилась Надежда. Настоящая, почти осязаемая, тёплая и светлая, как тот неземной свет, что наполнял их странный, такой удивительный автобус. Путешествие началось.
Глава 3: Серая Равнина и Первый Родник
Тропинка, едва заметная змеистая лента среди побуревшей, словно от вековой печали, травы, увела их автобус с невидимой дороги в простор, который иначе как Серой Равниной и не назовёшь. Здесь не было ничего, за что мог бы уцепиться взгляд, уставший от однообразия Города Тусклых Фонарей. Ни деревца, ни кустика, ни даже сиротливого валуна, поросшего мхом. Лишь бескрайнее, унылое пространство, серое небо, нависающее так низко, что, казалось, вот-вот придавит своей тяжестью, да та самая, всё ещё далёкая, но уже чуть более явственная полоска на горизонте – нежно-сиреневая, как первый, робкий цветок подснежника, пробившийся сквозь мёртвую листву.
Автобус двигался неспешно, бережно переваливаясь через скрытые под травой кочки и выбоины, словно не желая нарушать сон этой пустынной земли. Пассажиры ощущали каждую неровность пути, но никто не роптал. Все мысли, все взоры были прикованы к окнам, к этому медленно, почти неохотно меняющемуся пейзажу, который был одновременно и пугающе безжизненным, и обнадёживающе, трепетно новым.
Тишина в салоне стала ещё глубже, ещё ощутимее. Но это была уже не та напряжённая тишина тревожного ожидания, а скорее, тишина сосредоточенного внимания, когда душа замирает, прислушиваясь к чему-то важному, что вот-вот должно произойти. Казалось, можно было услышать, как оседает пыль на стёклах, как бьётся сердце у соседа, а может, и как Ангелы невидимые шепчут слова ободрения каждому из этих отважных, но таких ещё слабых путников.
– Как вы думаете, отче… то есть, уважаемый Водитель, – первой нарушила молчание Анна, та самая, что сбежала от вечных семейных распрей. В её голосе, обычно резковатом и немного сварливом, теперь слышались почти детские нотки любопытства и робкой надежды. – Мы скоро прибудем туда, куда вы нас везёте?
