Женщина у дальнего края стола поднимает голову, однако Харпер не реагирует. Кажется, он вообще не замечает ее присутствия.
– Мистер Харпер, вас арестовали сегодня в десять пятнадцать утра по подозрению в похищении и неправомерном лишении свободы. Вам зачитали обвинение и ваши права, и вы заявили, что все поняли. Теперь мы проведем официальный допрос, который будет записан.
– Тебя снимут на камеру, Билл. Ясно? – добавляет Росс.
Старик раздраженно прищуривается.
– Я что, похож на идиота? Все мне ясно. И для тебя, сынок, я доктор Харпер.
Куинн смотрит на Росса, и тот кивает.
– До тысяча девятьсот девяносто восьмого года доктор Харпер преподавал социологию в университете Бирмингема.
Куинн слегка краснеет – третий раз за утро. «Это рекорд», – мысленно отмечает Гислингхэм.
– Вы проживаете по нынешнему адресу с тысяча девятьсот семьдесят шестого года? – спрашивает Гарет, заглянув в папку. – Хотя работали в Бирмингеме?
Харпер смотрит на сержанта так, будто тот намеренно прикидывается тупым.
– Бирмингем – та еще дыра.
– То есть сюда вы переехали в семьдесят шестом году?
– Брехня. Одиннадцатого декабря семьдесят пятого года, в день рождения моей жены, – отвечает Харпер.
– Первая жена доктора Харпера умерла в девяносто девятом году, – быстро вставляет Росс. – Он женился снова в две тысячи первом, но, к сожалению, в две тысячи десятом году вторая миссис Харпер погибла в аварии.
– Тупая корова, – громко говорит Харпер. – Напилась. Напилась в стельку.
Росс смущенно поглядывает на адвоката.
– Коронер обнаружил повышенное содержание алкоголя в крови миссис Харпер на момент несчастного случая.
– У доктора Харпера есть дети?
Тот протягивает руку и стучит по столу перед Куинном.
– Говори со мной, сынок. Со мной, а не с этим идиотом.
– Ну так есть у вас дети? – обращается к нему сержант.
– Энни. Толстая корова. – Харпер кривит лицо.
Гарет берет ручку.
– Вашу дочь зовут Энни?
– Нет, – перебивает Росс. – Билл немного путается. Энни – это его соседка из сорок восьмого дома. Судя по всему, очень милая женщина. Она часто заходила к нему в гости, но в четырнадцатом году переехала в Канаду, чтобы быть поближе к сыну.
– Хочет скрайпить, дурында. Сказал ей, что у меня в доме такого не будет.
Куинн вопросительно смотрит на Росса.
– Он имеет в виду «скайпить», общаться по «скайпу». Билл не хочет пользоваться компьютером, так что их общение не продолжилось.
– Других родственников у него нет?
– По крайней мере, я не в курсе, – говорит Росс.
* * *
– У него точно есть сын, но как его зовут, не помню.
Сомер стоит на пороге дома № 7 уже пятнадцать минут. Надо было соглашаться на чай, хотя тогда она застряла бы тут на весь день. Миссис Гибсон тараторит без умолку.
– Сын, говорите? – Эрика просматривает записи. – О нем больше никто не упоминал.
– И неудивительно. Люди тут… не любят «вмешиваться». В моем детстве все было иначе. Раньше все присматривали друг за другом и знали своих соседей, а теперь мне и половина местных богачей неизвестна.
– Вы уверены, что речь идет о сыне?
– Джон, точно! Не сомневалась, что вспомню. Правда, я его давненько не видела. Средних лет, волосы седые…
Сомер делает записи.
– И когда вы видели его в последний раз?
Из коридора раздается шум, и миссис Гибсон, крикнув «брысь!», плотнее прикрывает дверь.
– Простите, дорогая. Чертова кошка вечно пытается выскочить тут на улицу, хотя в задней части дома у нее есть дверца. Кошки – они такие, всегда поступают по-своему, а сиамские тем более…
