Учитывая тишину засыпающего микрорайона, «Рафик», неслышно шурша шинами, подкрался к подъезду пятиэтажной стандартной «брежневки».
– Вроде бы здесь… Сём, ты там не застревай как заноза в заднице, ещё вызовов полно…
– Сергеич, все будет чики-чики, на высоком профессиональном уровне современной медицины…
– Короче, Склифосовский, пришей клиенту руку… Или отрежь, только быстро!
Сёма захлопнул дверь «скорой» и решительно шагнул в тёмное чрево подъезда…
– Вот ка-а-злы, опять лампочку грохнули… А вот наш ответ Чемберлену, – и Сёма, достав из халата фонарик, включил его.
Искомая квартира находилась на втором этаже. С дверью творилось что-то неладное…
И это «неладное» поражало воображение…
Дверной глазок находился… внизу. Сёма для верности присел на корточки и ещё раз посветил вниз. Точно, дверной глазок; хорошо хоть не оптический прицел, и на том спасибо… Так, с глазком всё ясно.
Симметричные царапины разной длины по четыре в ряд хаотично пересекались по всей двери. Они что, здесь по ней граблями водили?
Дверной звонок представлял не менее убогое зрелище, он был жестоко извлечён из стены и висел на двух проводках. Так как «операция „Звонят, откройте дверь!“» требовала двух рук, два бикса Шиммельбуша были опущены на пол лестничной клетки. Раздалось нечто похожее на трель кастрированного соловья… Мило…
Через непродолжительное время за дверью послышались шаги, хищно лязгнул замок, и дверь распахнулась… В проёме, облокотившись на дверной косяк, возникла дама. Наряд её был по-спартански скромен. Во-первых, он не скрывал пышность ренуаровских форм, лишь слегка прикрывая плечи и монументальные бедра. Во-вторых, вырез был достаточно глубок, чтобы достоверно определить размеры «райских яблок», видимо, подвергшихся чернобыльскому «солнышку». И наконец, в-третьих, от пеньюара времен французской революции несло легким морским бризом смеси пота, пива и «Шипра».
– Опаньки, Айболит, нарисовался – не сотрешь! – плотоядно улыбнулась гостю близняшка Грицацуевой.
– Я по делу, – серьёзно произнёс молодой доктор.
– По делу у нас только менты приходят…
– У вас Коля порезал руку, – пропустив фразу гостеприимной хозяйки, произнес эскулап.
– Хто, ты чё гонишь, лепила, – начала малоприятный диалог хозяйка и вдруг осеклась. – А, Колюня, так он об закусь порезался, когда банку с килькой открывал, уже полчаса как свинтил домой…
– Так, – мрачно произнес Семен, – ложный вызов. Может, пустите в свою пещеру Аладина бумаги заполнить? Сим-Сим, откройся!
– А я не Сима, я Клава, – кокетливо дернув плечиком, похожим на крупный биллиардный шар, сладко произнесла дама, – и я уже открыта… Заходи, коли не шутишь.
Пройдя тёмную небольшую прихожую, Клава жестом Игоря Кио включила свет.
Словосочетание «культурный шок» недостаточно полно описывает пережитое Сёмой потрясение, он только выдохнул:
– Ё-мое, картина Айвазовского «Приплыли»…
И на самом деле плыть было дальше уже некуда…
Это был какой-то сумасшедший дизайн интерьера в стиле Дали – Гауди с элементами Мухиной.
Слева от входа стояла тахта с ворохом лоскутных одеял, а противоположном углу – телевизор. Видимо, телик показывал не те передачи, и его в прямом смысле поставили в угол, развернув экраном к стенке. Прямо перед глазами Сёмы висела копия картины Шишкина «Утро в сосновом бору». Удар по русской природе был нанесен справа от центра. Стекло, ограничивающее предрассветный сумрак, было разбито, а один из косолапых был вырван из среды обитания прямо с деревом.
