След механической обезьяны - страница 22



– Это же замечательно! – воскликнул начальник сыскной. Он продолжал стоять у порога, ничуть не смущаясь того, что ему не предложили сесть. Эту неучтивость хозяина комнаты он оправдывал преклонным возрастом.

– А чего же замечательного? – Печаль снова вернулась к старику. – Для меня важнее воспоминания о молодости, это приятно…

– Ну, может быть, в вашей молодости и не было ничего приятного, может быть, там одни беды да горе? Может быть, это и хорошо, что вы все забыли, а, Евсей Маркович? – в голосе начальника сыскной слышались нотки иронии, старик понял это и улыбнулся.

– В моей молодости не было ничего хорошего? А вы ведь специально меня подначиваете, да, господин полицейский…

– Меня зовут Фома Фомич!

– А вы зачем ко мне пришли, Фома Фомич? – Старик неожиданно сменил тему разговора.

– Да вы ведь сами меня к себе пригласили!

– Разве? – Евсей Маркович мутно уставился на фон Шпинне. «Похоже, старик ошибается, говоря о своей памяти. Он не помнит и того, что было несколько часов назад. Это плохо!» – подумал начальник сыскной.

– Да. Во время ужина, когда спорили со своим племянником – Саввой Афиногеновичем!

– А, теперь вспомнил. Ну да, я вас пригласил, если у вас будут какие-то вопросы. А у полицейских, я это знаю точно, всегда есть вопросы…

– У вас так сильно пахнет лекарствами. Болеете? – Фон Шпинне решил сделать небольшой маневр и зайти с фланга. Если старик болеет, этот вопрос наверняка разговорит его.

– Нет, у меня здоровье еще дай бог каждому…

– Откуда же этот камфорный запах?

– А вы присаживайтесь, присаживайтесь вон на стул, я вам сейчас все расскажу! – вспомнил наконец про законы гостеприимства Евсей. – Это после того, как ко мне игрушка заходила…

– Вы видели, как она входила к вам в комнату?

– Видел, я же ночами не сплю – бессонница! Так только, лежу с закрытыми глазами. Иногда дремлю, вот и весь сон.

– Расскажите, как это было. – Начальник сыскной поднес стул поближе к старику, сел и подобострастно заглянул ему в глаза. На лице Евсея появилось довольное выражение.

– Как было, – начал он и причмокнул, – ну, лежу с закрытыми глазами, почти сплю. Слышу, ручка дверная пискнула. Она у меня, когда нажимаешь, попискивает: днем не слыхать, а вот ночью, в тишине, слышно… Я вздрогнул, насторожился. «Кто бы это?» – думаю. Лежу, но глаз не открываю, чуть-чуть только. Сквозь щелочки вижу, медленно так дверь открывается… – Старик замолчал, вытер рукой влажный рот и продолжил: – Входит обезьяна. Я обомлел, ну, думаю, вот она, смерть моя, пожаловала…

– Погодите, погодите! – остановил старика фон Шпинне, ему не хотелось, но он был вынужден это сделать. – Почему вы подумали о смерти?

– В доме поговаривают, будто бы обезьяна эта не так просто ходит, будто в нее душа чья-то вселились – неупокоенная, – старик говорил тихо, как на исповеди. Потом замолчал, всматриваясь в глаза полковника, словно пытался высмотреть иронию или сомнения. Но глаза фон Шпинне излучали только интерес. Евсей продолжил: – Ну, слушайте, значит, дальше. Испугался я сильно, весь липкий стал от пота, как сухарь в меду. Лежу сам не свой, а обезьяна эта прямиком к моей кровати следует. Тихо ступает, вроде как и не идет по полу, а летит…

– Вы хотите сказать, что не слышали ее шагов?

– Не слышал, вот вам крест, не слышал!

– А может быть, к вам никто и не приходил, может быть, это все привиделось, раз не слышали звука шагов?