– Скажите мне, Евсей Маркович, – оторвался фон Шпинне от раздумий, – я видел, как Савва Афиногенович разозлился в столовой. Он всегда такой вспыльчивый?
– Да я бы не сказал, бывает, пылит, но тут как порох загорелся…
– Раньше он так не выходил из себя?
– Нет!
– А вот Сергей говорит, будто вы с Саввой Афиногеновичем всегда спорите и ругаетесь.
– Сергей говорил? – Глаза Евсея приобрели осмысленность, но лишь на мгновение, потом их снова затянула старческая муть. Начальник сыскной понял – старик не совсем выжил из ума, как может показаться на первый взгляд.
– Да, Сергей! – утвердительно кивнул Фома Фомич.
– Врет гимназист, врет! И откуда он только взял, будто бы мы с его отцом всегда ругаемся? Не было этого раньше, это, пожалуй, первый раз!
– Но зачем Сергею врать?
– Да кто его знает зачем! – бросил старик. – Затевают они что-то, а что – не могу понять, вот и меня приплетают…
– Ну как же, вы говорили, они затевают убить Арину Игнатьевну!
– Может, затевают, а может, и не затевают, кто их разберет…
Старик начал отказываться от своих слов, и это значило – беседу надо заканчивать. В голове начальника сыскной и без того была настоящая каша. Что происходит в доме Протасовых? На этот вопрос нельзя было ответить быстро и правильно. Потому фон Шпинне решил оставить старика в покое. Поднялся, сказал, что уже поздно и ему пора. Дядя Евсей никак не отреагировал, точно и не было в его комнате никого.
Глава 10. Странный разговор
Начальник сыскной вышел от дяди Евсея и тут же столкнулся с Протасовым-старшим. Тот как раз собирался войти. «А не подслушивал ли Савва Афиногенович под дверью?» – мелькнула мысль у фон Шпинне. Он быстрым цепким взглядом скользнул по лицу промышленника: сощуренные глаза, недовольное выражение, но это, скорее всего, от яркого света из комнаты, в коридорах царил полумрак.
Фома Фомич сделал шаг в сторону, пропуская хозяина дома, но тот предупредительно поднял руки, давая тем самым понять, что пришел не к дяде Евсею.
– Я хотел показать вам вашу комнату, – сказал он, загораживаясь ладонью от света.
Комната, которую приготовили для начальника сыскной, была хороша во всем, кроме одной маленькой неисправности – она не запиралась. На двери не было не только замка, но даже засова или кованого крючка, каким обычно пользуются в деревнях. Правда, ее можно было подпереть изнутри стулом, но Фома Фомич не стал этого делать, только для верности положил под подушку револьвер. Спал фон Шпинне всегда чутко, мимо него, как мимо спящей собаки, нельзя было пройти незамеченным, поэтому он обязательно услышит, если механической обезьяне вздумается ночью ходить вблизи его комнаты. Полковника еще смущало то, что поселили его в другом крыле дома, вдали от коридора, где находятся комнаты членов семьи и где обычно ходит обезьяна. Он сказал об этом хозяину, когда тот показывал комнату, на что Савва Афиногенович только пожал плечами.
– Такая удаленность от места событий лишает смысла мое пребывание здесь! – не без нажима заметил фон Шпинне.
– Напротив! Смысл есть: осознание того, что в доме поселился полицейский, приструнит шутника… И какая разница, в каком крыле этот полицейский находится?
– Я не совсем вас понимаю…
– Чего вы не понимаете? – Промышленник, до того не смотревший на Фому Фомича, медленно повернулся в его сторону. В глазах Саввы Афиногеновича можно было с легкостью прочесть: «Здесь все понятно, полковник, я делаю так, как хочу, потому что нахожусь в своем доме, и вы должны подчиниться».
