– Она тебе в матери годится!
– Чего сразу в матери-то? В сёстры – да, что она – в десять лет меня родила?
– Ладно – морщусь я – хватит болтать бесполезно, давай, звони ей.
– А улики будут?
– Надеюсь.
Я подхожу к одному из охранников.
– Скажите, кто-нибудь осматривал сцену или гримёрки?
– Нет, Маргарита Николаевна, вас ждали.
– Хорошо.
Я поручаю приехавшим следом оперативникам осмотреть помещения, особенно гримёрку самой певицы и гримёрку артистов подтанцовки, а сама осматриваю довольно большую сцену. Важно хорошенько осмотреть пол, на котором могут быть какие-то улики, если их, конечно, не затоптали.
Чуть не с лупой внимательно осматриваю поверхность, которая почему-то на удивление чистая – в бахилах они тут, что ли, танцевали? Хотя… Браться пыли тут неоткуда – обычно выступающие надевают чистую обувь.
Через некоторое время мои усилия вознаграждаются – на одном из участков пола я нахожу малюсенькое красное пятнышко. Задумавшись, вспоминаю, где примерно упал Кирилл, получается, совсем недалеко от этого места. Что же – будем надеяться, что это кровь и кровь именно Кирилла, хотя на видео вообще не видно, что у него есть какие-то раны, которые кровоточат.
Достаю ватную палочку, осторожно беру соскоб с этого места, показываю понятым, складываю в зип-пакет, ещё раз всё осматриваю полы. Пока это единственная улика здесь, на сцене, но скоро я прихожу к выводу, что их больше нет и пора сворачиваться.
Поручаю оперативникам отправить все найденные улики Дане, сама звоню ему, чтобы спросить, где сейчас находится эта самая Корнелия-Андромеда. Он даёт мне адрес её городской квартиры и говорит, что сейчас она там и ждёт меня.
Я знаю этот дом недалеко от центра города, и не люблю район, потому что здесь одни сплошные пробки. Пока добиралась, устала и разнервничалась так, что в лифте к квартире Андромеды поднималась абсолютно злой. Ну, да ладно, нечего злиться, нужно выполнять свою работу, да и всё.
Звоню в дверь и слышу энергичные шаги внутри квартиры. Скоро она открывается и передо мной предстаёт предел мечтаний множества мужчин в нашем городе от мала до велика. Что же – на сцене, в гриме, она выглядит немного другой. Сейчас же я вижу перед собой уставшую женщину с потухшим взглядом голубых глаз и множеством мелких морщинок на лице. По-видимому, на пластику лица она ещё не решилась, но до этого недалеко.
– Вы следователь? – голос у неё чуть с хрипотцой, и немного не похож на тот, что я слышала на записи и по телевизору у шефа. «Фанера» или всё-таки присутствует элемент искажения?
– Да – говорю я ей и протягиваю «корочки» – вы совсем не похожи на ту женщину, что я видела на сцене.
Я говорю ей это совершенно неожиданно для себя. Она поправляет свой ярко-синий пеньюар, сморкается в белый платочек, трёт красный от слёз нос и говорит:
– У актёров и певцов, знаете ли, два лица… Все мы – и вы тоже, играем какие-то роли. Пока вы молода и не понимаете этого, но когда вам будет сорок…
– Вы так говорите, словно древняя старуха. Сорок лет, на мой взгляд – это самый расцвет жизни.
– О, нет – она пропускает меня в квартиру – я уже чувствую себя разбитой калошей, а после смерти Кирилла – тем более. Бедный мальчик!
– Позвольте вам не поверить – на сцене вы выглядите, словно тысяча вихрей собрались воедино в одном месте.
– Сомнительный комплимент – улыбается она очаровательной, на мой взгляд, улыбкой, и я вынуждена с ней согласится – вы знаете, я не стала отменять свой следующий концерт – он состоится сегодня, в память о Кирилле, пожалуй, я ему посвящу его…
