Но я точно знала, что никогда так не буду жить…
Как-то во время урока мне сказали, что меня вызывают. Я удивилась – кто бы это мог быть? Выйдя на улицу, я увидела толпу детей, собравшихся вокруг высокого парня. Сначала я не поняла, кто это, но, подойдя ближе, узнала Антуана. Счастью моему не было предела. В тот момент я чувствовала себя особенной, потому что вся школа вышла на улицу, все окружили Антуана, радовались иностранцу, а он пришёл именно ко мне.
Увидев меня, он закричал: «Эльмира! Эльмира!» Я побежала к нему. Антуан был очень высоким, он поднял меня на руки и закружил.
Я чувствовала себя птицей.
Он опустил меня, обнял и, держа за руку, сказал: «Пошли домой. Я скоро уезжаю, я пришёл попрощаться». Мы шли домой, вместе с Антуаном шли его коллеги-иностранцы. От школы до дома было метров двести-триста, и эти двести-триста метров счастья я переживала каждой клеточкой своего тела.
Школьники были так увлечены Антуаном, что шли за нами до самого дома. Мама, увидев нас, от радости растерялась и хотела всех пригласить домой, но это было невозможно – мы жили в крошечном домике, а детей было очень много. В этот день я в последний раз видела Антуана»…
***
Шли дни, недели, месяцы. Постепенно, день за днём, сквозь боль и слёзы, люди начали возвращаться к жизни. В школе возобновились уроки. Дети постепенно начали учиться, хотя иностранные языки – английский и русский – преподавали своеобразно. Во время этих уроков в классе говорили по-армянски, словно желая хоть немного смягчить напряжение, отвлечь детей от пережитого.
За это время начали отстраивать город. Каждое государство строило свой посёлок, давая ему собственное имя: Швейцарский квартал, Германский, Эстонский, Узбекский, Итальянский – и так далее.
В первую очередь дома получали дети-сироты. Несколько лет прошло, прежде чем очередь дошла до семьи Эльмиры. Им выделили двухэтажный дом в Эстонском квартале, Эстонакан.
Эльмире тогда было уже пятнадцать.
Но Эльмира почти не жила в этом доме. Она всё время проводила с бабушкой и дедушкой, даже спала с бабушкой – так сильно любила её. Дом стоял почти пустой. В воздухе постоянно витала скорбь: этот дом достался ей ценой жизни отца и брата.
Мама Эльмиры устроилась на работу – как и многие, она искала хоть какую-то подработку, не по специальности, в больницах, лишь бы заработать хоть какие-то копейки. Иногда мама ночевала одна в этом новом доме, оттуда ходила на работу. Эльмира с сестрой редко бывали там, ночевали изредка.
Самыми запоминающимися для сестёр были вечера, когда мама возвращалась с работы. Они с нетерпением ждали, когда она достанет из сумки какие-нибудь сладости, чтобы побаловать их. Этот миг хотелось растянуть, продлить эти счастливые секунды ожидания. Иногда мама, уставшая, доставала из сумки совсем не сладости: то тапочки, то медицинский халат, то ещё что-нибудь, будто показывая, что ничего не купила. А в конце – шоколадки! И сестры вместе радовались. Как бы тяжело ни было маме, она всегда старалась купить им что-нибудь вкусненькое.
Тётя Эльмиры, Валя, и дядя Манвел, умелые портные, начали шить для Эльмиры и Джулиеты одежду. В школе Эльмира одевалась лучше всех. Высокая, красивая, она выделялась среди сверстниц. Все до глубины души ей завидовали, даже учителя. Однажды учительница не выдержала и сказала: «Ты одеваешься в школу, как на праздник! Завтра ты должна надеть только белую блузку и чёрную юбку!» – хотя тогда никто не соблюдал такой строгий дресс-код.
