Девчонка хохочет.
— Классная она правда, пап?
— Очень! — это он дочке. — А этот мужик, он кто? — а теперь мне. — Ваш бывший?
— Не ваше дело, Лев Валерьянович.
— А почему Валерьянович? — под столом темно, но по голосу слышно, что он удивляется.
— А потому что единственный Лев, которого я знаю, — это Лещенко.
— И снова логично. Но я бы вернулся к этому мужику, он, кстати, уходит, видимо, ему в вашем чудесном заведении не понравилось. С чего бы это вдруг? — хмыкает.
— Он точно ушёл?
— И это всё? А я ждал очередную историю.
Высовываю голову из-под скатерти справа от его брюк, сдувая пряди волос с лица. Лев внимательно смотрит на меня, а я на него.
— Вам когда-нибудь официант предлагал к настоящему капучино Кьяро сало? Или к чудесному ванильному латте немного хрена для вкуса? Я однажды, заработавшись, предложила это двум гостям. А ещё сказала, что буду сегодня их заказом. Вот они громко смеялись.
Лев ухмыляется, а дочка начинает скучать.
— Папа, а мы кушать будем?
— Все вопросы к нашей чудесной официантке, — улыбается. — Странно, в вашей истории не было ни слова о мужике, зашедшем в кафе.
Я начинаю выбираться, вынужденная выползать из-под стола на коленях.
— Кстати, он снова вернулся, — заявляет Лев.
Прячусь обратно, предварительно треснувшись головой об стол, потираю мигом занывший лоб, постанывая. Ещё не хватало, чтобы Димка узнал, кем я сейчас работаю.
— Я пошутил, — заглядывает под скатерть Лев и снова улыбается.
— Ну, знаете ли! — злюсь я и наконец-то выкарабкиваюсь из своего укрытия. — Ведёте себя как ребёнок, — снова сдуваю со лба непослушную прядь, поднимаю с пола блокнот и ручку. — Вы придумали, что будете заказывать? — как ни в чем не бывало расплываюсь в дежурной улыбке.
***
— Вот в этом ты вся, — опирается на окно раздачи наша повариха Ярослава, она любит беляши и учить меня жизни. — Никогда ничего не доводишь до конца.
— Не понимаю, о чём ты, — сосредотачиваюсь я на протирке стаканов и кружек.
Хотя, конечно, подозреваю, на что она намекает. Мы обе смотрим в сторону столика, который уже вовсю обслуживает Роза. Она предсказуемо перебила мой заказ, добившись внимания Лео, и теперь расписывает преимущества выбранного им блюда, параллельно демонстрируя перед его носом сразу все свои выигрышные стороны.
А он и рад. Глаза горят, уши развешаны, почти как белье на верёвках в нашем помещении для хранения скатертей и тканевых салфеток. Ещё бы язык вывалил для полноты картины.
— Да, жалко, хорошие были бы чаевые.
— Мужик хороший, а не чаевые, — спорит со мной повариха, — вон какие волосы. А это, Евчик, я те скажу, главный показатель мужского здоровья.
— Ну тебе видней, Славуль, я, знаешь ли, с мужчинами завязала и больше ни-ни. Целее буду. Я вот лучше пойду фартук поменяю. Этот сильно испачкался.
— С мужчинами она завязала, а как же обнимашки и поцелуи? — вздыхает повар, которая вообще-то должна работать, а не языком чесать. У меня за пятым столиком греческий салат уже полчаса ждут, а Ярослава добавляет: — Так я и поверила. Без мужиков холодно и грустно.
Я отхожу, потом возвращаюсь на место и, придвинувшись к ней, щурюсь, начиная очередной рассказ:
— Мужик, Славуль, народ очень и очень опасный. Однажды, когда ещё в «Метелице» работала, наблюдала такую картину: парень достал маленькую красную коробочку и встал на одно колено. А когда, Слав, девчонка её открыла, этот придурок сбежал. Внутри была небольшая записка. Прочитав её, девушка расплакалась. Оказывается, он порвал с ней вот таким вот изощрённым способом. Это было и смешно, и очень грустно одновременно.
