Лев и Настя на крыльце. И им я тоже не нужна. Где Ева? Всем плевать на Еву! Никого Евангелина не интересует. Ни единого взгляда в мою сторону. Ни от отца, ни от дочери. У них есть настоящая мама. Они смогли докопаться до меня, затронуть что-то внутри, какие-то редкие струны, которые я так тщательно скрывала, работая официанткой, и тоже бросили.
Делаю ещё несколько шагов, иду спиной, не вижу куда, цепляюсь за ветки, а потом вдруг не чувствую под ногами землю… Что-то хрустит, ломается, трескается, и наступает темнота.
***
— Ева, ты в порядке? — слышу знакомый детский голосок и аж захлебываюсь от счастья.
Поднимаю голову и, откидывая с лица землю, всматриваюсь в просвет наверху.
Проморгавшись, понимаю: меня не завалило, просто слегка засыпало. Видимо, у Ильиных ремонт. Под ногами две трубы, они холодные. И хорошая новость заключается в том, что я не в выгребной яме, там люди умирают за три минуты. Утонуть в чужих испражнениях — это было бы совсем феерично.
Но, боже мой, как я радуюсь, завидев маленькое, красивое личико сердечком, улыбаюсь, испытывая странный прилив счастья. Настенька заметила, что меня нет, и пришла ко мне. А может, слышала грохот или видела падение. Но, даже если так, мне приятно, что ей не все равно. Наша странная дружба меня умиляет.
— Да, дорогая, я в порядке, только мягкое место о какую-то трубу отбила, я сейчас. — Пытаюсь встать, но меня засыпает по новой, ещё и ноги застряли между железками, куртку порвала и платье короткое не к месту. Колготки в решето.
Знала бы, что провалюсь в яму, надела бы брюки. Но выбраться не получается.
Зацепиться не за что. Волнуюсь, что завалит сильнее. Девочка плачет. Хочу, чтобы она успокоилась и не рвала душу из-за меня лишний раз, но как же хорошо, что малышка заботится обо мне, не забыла, переживает.
Глупая, глупая Ева. Ещё сильнее к ней привязываешься.
— Эй, ты чего нюни развела, маленькая? Сейчас суперЕва поднатужится и тушку свою из ямы вытащит. Ты, главное, от края отползи, а то тоже провалишься. А что там за крики?
Слышу хриплый, нечеловеческий ор, больше напоминающий грохот старого паровоза по ржавым рельсам.
Настенька кулаком вытирает слёзы.
— Это папа орёт на дядю Фёдора, он у нас по хозяйству. Говорит, что оторвёт ему какие-то шары и сделает из них бусы. Я не сильно понимаю, о чём он, но за дядю Фёдора реально страшно. Он хороший, всегда угощает меня конфетами. А папа ему что-то рвать собирается.
Я шмыгаю носом и смеюсь.
— Не переживай, папа шутит.
Настино личико исчезает, и свет загораживает крупная фигура.
— Ну, случайная жена, ну ты даёшь! — ругается. — Как тебя угораздило?! Ты же убиться могла!
Ни секунды не думая, Лев прыгает ко мне в яму.
Земля осыпается ещё сильнее.
— В который раз убеждаюсь, что вы с Анастасией одного возраста. — Ловко ступает между трубами, осматривает меня, ощупывает.
— Ничего не сломала? Нет резкой боли? Глову не ударила? — Приподнимает, вертит, лапает.
Киваю, отдергивая его руки и подтверждая, что я в порядке.
— Тебя мама с папой не учили под ноги смотреть и ходить вперёд физиономией, а не тем красивым местом, на котором ты сидишь?
У нас ЧП, а я вспыхиваю от излишнего внимания к моей пятой точке. Нет, пусть к Ирине своей чешет, я лучше в яме умру, не надо мне его помощи.
И моё мягкое место его совсем не касается. Разглядывал он его, что ли, не пойму? Опа, опа, Америка-Европа...
