Адону оглядывается, смотрит на меня снизу вверх, будто бы читает мысли. Затем снова возвращает внимание Каролинке, улыбается ей. И внутри меня случается что-то странное и необъяснимое. Когда они вот так близко и изучают друг друга, у меня щемит сердце. И опять не хватает воздуха. Эта картинка так сильно умиляет, пронимая до глубины души, что я краснею. Они оба такие красивые. А ещё чем-то похожи, и грудь наполняется удивительной нежностью.
— Мне не нужен длуг! У меня узе есть длуг Егол, плавда, он тот ещё дулалей.
— Друзей может быть много, красавица.
— Я подстигла ему волосы, — воинственно заявляет дочурка голосом бывалой амазонки.
— Зачем? — Адону забавно и очень игриво приподнимает брови.
И я как будто вижу его впервые. Оказывается, он может быть милым. Это странным образом меняет меня, я туплю, становясь непригодной к применению, как карандаш, который сто миллионов лет не точили, и он не может больше рисовать и только мажет.
Сейчас Валерий Германович совсем не Железный и открывается для меня с новой, доселе неизведанной стороны. А ещё меня дико поражает, как легко Адону разбирается в том, что говорит Каролинка. Обычно люди не понимают её произношение и обижают дочку, тысячу раз переспрашивая. А у него получается. Это очень няшно и пусянско. И хотелось бы огрызнуться о том, как он старается к ней подлизаться, но никак не удаëтся, даже губы разлепить не выходит, так меня прихватывает. Сердце лупит мохнатыми лапками, будто заводной кролик на батарейках. Стучит слишком быстро, превращая меня в комок сентиментальности.
— Я Еголу обстигла волосы, потому шо он хотел подужится с Лизой. Мне этого не нужно. Егол мой длуг!
— Каролинка, — шепчу я. — Так нельзя делать. Родителям мальчика не понравилось и они теперь на нас обижаются.
Я присаживаюсь на корточки рядом с Адону и глажу ручки дочери. Сейчас мы похожи на настоящих родителей. Я чувствую близость Валерия, его запах, мужскую силу, и мне становится неловко, как гостю, пришедшему в чужой дом не вовремя.
Надо отстраниться, пока мозги не растеклись по асфальту окончательно. Я встаю и, прикусив губу, отхожу в сторону. Я умею быть очень колючей и резкой, если знаю, что нужно защищаться, но сейчас не понимаю как себя вести. Он ворвался в нашу жизнь, такой губительный, умный, местами ядовитый, но в то же время дико привлекательный, широкоплечий и богатый, а сейчас оказывается, ещё и обладающий каким-то странным, врождённым умением разговаривать с моей дочерью. И я теряюсь. Ведь дураку очевидно, что Адону воплощение женских мечт. И как бы я ни огрызалась, пытаясь от него избавиться, осознаю, что чуточку плавлюсь, когда он поблизости, будто бы воск в руках мастера. Ни один из моих потенциальных кавалеров не пытался наладить контакт с моей дочерью. И это секретное оружие, которому невозможно сопротивляться. Мой отец всегда говорил, что я то колюча как дикобраз, а то в одно мгновение могу стать дружелюбной, словно щеночек. И нам с Каро лучше быстренько бежать домой, потому что сейчас я как раз очень маленький пушистый комочек, мечтающий улечься у ног нового хозяина.
— У тебя очень красивые косички, — продолжает бить в цель Адону.
— Да. — Начинает крутиться дочка, хвастаясь волосами.
— А если бы кто-то вдруг отрезал их?
— Эй! — возмущается маленькая Каро.
— Тебе было бы неприятно?
— Ну да…
— Ты перестала бы быть такой принцессой?
