– Господин Жозэ, – проговорил ребенок сквозь все еще текущие по лицу слезы, – так значит, больше меня уже никто не будет бить?
– Никто, мой малыш, никто теперь не имеет на это права.
– Спасибо, господин Жозэ, спасибо, что сделали для меня это. Боже мой, вы подарили мне свободу! Свободу! Я больше не крепостной, я свободный! – и мальчик еще сильнее разрыдался.
Жозэ сел на поваленное дерево, усадил мальчика рядом с собой и нежно, как отец, обнял его. Сережка снова вцепился в мужчину обеими руками и прильнул к его груди. Они вместе вздрагивали от сильных рыданий ребенка.
– Я так счастлив, господин Жозэ, так благодарен вам, но, однако…
– Что же, солнышко?
– Солнышко? О, так иногда называла меня моя мама! – при воспоминании о покойной матери лицо Сережки снова омрачилось.
Жозэ даже пожалел, что пробудил в нем горестные воспоминания. Но ведь он всего лишь сказал нежное слово.
– Тебя что-то огорчает, малыш? Что ты хотел мне сказать?
– Ах, да! Это о том… вот я стал свободным, а теперь мне неловко будет смотреть в глаза моим друзьям, таким же крепостным, как и я, то есть, каким был и я, – мальчик вздохнул.
– Добрый малыш, ты не забываешь о друзьях.
– Как можно о них забыть? Мы вместе с самого рождения. Ах, если бы я был богатым!
– Хочешь стать богатым?
– Конечно! Я хочу быть очень богатым, чтобы купить всех моих друзей у князя, а потом дать им вольную! Вот бы стать тоже князем или графом, или маркизом каким-нибудь, – это мальчик произнес уже мечтательно.
Жозэ устремил взгляд на небо. Там, по лазурному фону проплывали белоснежные облака.
– И у маркизов жизнь не всегда сладка, – произнес он с какой-то непонятной интонацией в голосе. Казалось, тон его был печальным, а вместе с тем и проникнутым какой-то яростью. Сережка посмотрел на него несколько недоуменно.
– И все же слаще, чем у рабов, – возразил мальчик.
– Не всегда, – твердо, почти уверенно ответил Жозэ, все так же глядя на небо.
– Но они хотя бы богаты. Они свободны.
– Это да, но если случается что-то… даже маркиз не может быть всемогущим. Даже он может стать жертвой клеветы…
– Что? Почему вы заговорили об этом, господин Жозэ? – не понял Сережка. Никогда еще он не видел управляющего таким грустным, словно бы горько о чем-то сожалеющим.
– О чем я? Да, нет… так, пустяки. Не обращай внимания.
– Но вы стали грустным, господин Жозэ.
– Тебе показалось, малыш. Но, вот что; не называй меня больше господином, ладно? Зови меня просто Жозэ или… если хочешь, конечно, хотя, не знаю, заслужил ли я этого… но мне было бы очень приятно, если бы ты стал звать меня… отцом…
Мальчик от изумления чуть не упал. Он смотрел на Жозэ широко раскрытыми глазами. Постепенно лицо его расплылось в счастливой улыбке.
– Отцом! О, вы, правда, этого хотите?!
– Очень. Но хочешь ли ты?
– Бесконечно хочу! Знаете, я так полюбил вас, потому что вы добры ко мне… отец.
Тут уж сам Жозэ едва не разрыдался. Впервые его назвали отцом. Услышать это слово из уст маленького мальчика было так неожиданно и в то же время так безумно приятно! В последнее время Жозэ действительно стал ощущать себя отцом Сережки. Ему хотелось постоянно оберегать его, воспитывать в нем мужчину, достойного и хорошего, наставлять, учить тому, что умеет сам, хотелось чувствовать себя нужным кому-то более слабому и беззащитному, хотелось не быть таким одиноким.
– Скажите, отец, – теперь мальчик произносил это слово совершенно свободно, – вы не думали, что я умею читать? Да, многие мои друзья не умеют, но я умею. И писать тоже. Мама Лиза меня научила. Она такая красивая была. Я вам покажу потом ее портрет.
