Ничего, что можно сдвинуть, не привлекая внимания.
Прогулявшись по коридору, он забрел в смотровую башню, где в трещинах иссохшей крыши поселились бабочки. Как истинный ценитель тишины, он восхитился созерцательным спокойствием чердака и нашедшего здесь убежище времени. Тут пахло забродившим уединением, лекарствами и апельсиновыми корочками.
– Наталья, замолчи. Честное слово, прибью.
Тяжелые от мокрой земли сапоги остались в прихожей.
– Он мне все мозги протарабанил! Голова раскалывается!
– Иди спи. Денег дать?
– А пошел ты!.. Сама возьму.
Где-то хрустнула кровать.
– Валентина Сергеевна, можете накрывать к обеду.
Кухня отозвалась укроповым паром, половицы задергались, кастрюли забегали из подземелья в столовую, роняя густые запахи под ноги проголодавшимся.
Выбор пал на тумбочку с покосившейся дверцей и мутными кругами на макушке. Из дерева: ель, клен, сосна. Охотник дождался послеобеденного затишья, когда, наевшись, домовые расползались по комнатам, прятались от стражи в саду, залитом полуденной ленью, или укатывали на авто в неизвестном направлении, пока дороги не замело вечерним снегом. Он прокрался на чердак и после недолгих уговоров потащил тумбочку к себе.
Тихо и легко не получилось. Тумбочка оказалась неуклюжей, и с ней пришлось повозиться на ступеньках. Но отступать было поздно: полпути пройдено, к тому же она из дерева. Так что Ой-дк тянул, пока толстобокая Елькленсосна колотила его раззявленной от страха дверцей. Она была не только глупой, но и не в меру требовательной. Тумбочка хромала на одну ногу – он подложил тапочки, оставшись в носках. Как только машинка села на крышку, Елькленсосна охнула, больно шлепнув Ой-дк по ноге. Дверца открывалась и била по коленям, едва он нажимал на клавиши. Охотник склеил ее скотчем, но тогда стало тесно ногам.
Все расстроились и устали. Иного выхода не было: благоразумно дождавшись ночной темноты, он перетащил тумбочку обратно на чердак.
Домашние столпились в коридоре, наблюдая за движением на лестнице.
– Что это он? – полюбопытствовала кухарка.
– Ты глянь, какой жук навозный, тащит хлам с чердака! – хохотнула тетка. – Совсем ударился.
– Помолчи, Наталья.
– А не пошел бы ты…
– Наталья, убью.
– Ой, да ладно! Ушла! Позови, как еще выступать будет.
Вслед за ней, удивленно качая головами, разошлись и остальные, оставив долговязого фермера подглядывать из-за дверей гостиной.
После долгих и пыльных поисков Ой-дк и орган сошлись на табурете из прихожей.
***
Как и обещал, доктор вернулся вводить новый метод лечения. Напустив на лицо соответствующую оплаченной цене серьезность, он усадил мальчика с отцом перед собой, насупил брови и замолчал, натягивая струны торжественного предвкушения. «А вдруг, правда, поможет», – подбодрил он себя.
«Прижмите ладони к ушным раковинам», – ловко продемонстрировал сказанное на себе.
Фермер старательно зажал уши. Мальчик, помедлив, робко повторил.
«Теперь побарабаньте тремя пальцами, обеими руками, пожалуйста, двенадцать раз по затылку. Вот так…» – и пальцы его живо забегали по голове.
Это движение мальчик понял сразу. «Надо же, – усмехнулся Вадим Михайлович, – как наловчился тарабанить на своей машинке».
«В ушах может возникнуть шум, сравнимый с ударами в барабан», – складно рассказывал он фермеру.
«Закончили. Теперь снова плотно закройте уши, надавите слегка, вот так…»
Все трое дружно сжали уши.
«И быстро уберите ладони. Слышите гул? Так двенадцать раз…»
