«Ну почему, почему она любит её больше меня? Почему она ей так помогает?».
Эта мысль пчелиным жалом ныла в голове Франчески. Ей было до слёз обидно, что приютившая её год назад лесная фея любит свою замухрышку племянницу больше, чем её. Она ведь была её наследницей, она была её единственной ученицей, за год постигшей многие премудрости магического искусства. Она, а не Золушка! И вот теперь Золушка едет в роскошной карете на бал к принцу, любуясь хрустальными туфельками и разглаживая складки своего роскошного платья.
Франческа прекрасно знала, куда направилась Гертруда – она весь день накануне рассказывала ей про свою несчастную племянницу, про свою вину перед ней и про искупление, которое скоро наступит. И вот теперь Хюльдра отправилась исполнять свой долг. Франческа же, не располагая больше силами оставаться в пряничном доме в одиночестве, наедине со своими мыслями и обидой, пошла бродить по лесу. Вернее будет сказать – побежала. Она бежала довольно быстро и не оглядывалась, будто ей противно находиться здесь, в этом доме. Всё повторялась, словно год назад, только теперь у Франчески было гораздо больше опыта, и лес она знала уже как свои пять пальцев, так что страха заблудиться не было и в помине.
Удалившись в чащу, Франческа замедлила шаги. Гертруда ещё не вернулась, хотя девушка знала, каждой частицей своего тела чувствовала, что Золушка уже обратилась в красавицу и едет на бал. Вскоре надо было ждать и Гертруду. Но домой идти не хотелось, обида и разочарование, словно червь, съедали изнутри. «Что же мне делать?», думала она, «простить? Она ведь столько для меня сделала. Но как простить такое? А ведь там на балу наверняка и Карл будет…».
– Никогда никому ничего прощать не стоит!
Низкий мужской голос прозвенел, словно церковный колокол, совсем рядом. Франческа остановилась, как вкопанная, и обернулась. От огромной сосны отделилась крепкая худощавая фигура, завёрнутая в длинный плащ, и стала медленно приближаться к девушке. Человек был высокого роста, в сапогах с коваными носками, бликовавшими в лунном свете, и в большой треугольной шляпе, какие носили ещё несколько лет назад, а теперь сменили на круглые. Однако всё это не произвело на Франческу такого впечатления, как язык, на котором изъяснялся незнакомец. Он говорил на чистейшем римском наречии, родном языке Франчески, к которому она привыкла с рождения.
«Откуда он взялся? Кто он?», лишь эти две мысли успели промелькнуть у неё в голове, потому что незнакомец, будто прочтя их, вновь заговорил. Его слова звучали для Франчески что свежий мёд, так сладостен был её слуху родной язык!
– Бедная Франческа! Как же обижена ты судьбою и Богом, как несправедливы они к тебе! Ты никогда не задумывалась, отчего всё так нескладно в твоей жизни? Отчего семья исчезала на глазах, отчего французские подонки чуть не надругались над тобою, отчего любимый предал и отчего ставшая почти матерью ведьма любит тебя не так, как тебе хотелось бы?
