– Я хотел потрогать верблюжий горб, – виновато сказал Теряев.
– Все хотят потрогать верблюжий горб, но ведь никто не нарушает общественного порядка. Я не хочу вспоминать и о том, что Теряев водит странные знакомства, вроде какого-то вечно небритого элемента, который ломает деревья в лесу…
– Витя никакой не элемент! – крикнул Теряев. – А небритый он потому, что бороду отращивает. Мы с Витей ходим в баню, но на улице берёзовый веник полтинник стоит, дубовый – семьдесят, а в самой бане вообще рубль. Поэтому Витя ходит за вениками в лес! – кричал Теряев, чувствуя, как рушится его мечта о барабане. – И деревьев он не ломает. Лесник показывает, где можно ветки брать…
– Я не хочу вспоминать о том, что Теряев плохо воспитан и всё время меня перебивает. Мне достаточно вспомнить глупую историю с Африкой, когда Теряев морочил головы учащимся младших классов. Во что ты превратился, Теряев? Неужели ты до сих пор не понимаешь, что врать нехорошо? – переживая, спросила Барсукова. – Ты, Теряев, это брось. Быть настоящим пионером – это не значит идти впереди и бить в барабан. И пока ты этого не поймешь, мы не можем, мы просто не имеем права, как бы хорошо мы к тебе ни относились, принимать тебя в пионеры. Я считаю, что надо дать Теряеву срок.
– Не понял, – сказал Теряев.
– Ну, хотя бы до конца первой четверти. Пусть Теряев осознает свои ошибки и исправит их. И зря ты, Теряев, обижаешься, – расстроенно добавила Барсукова, – зря смотришь в окно. Ведь это для твоей же пользы! Ты же сам потом спасибо скажешь!
– Спасибо, – сказал Теряев, сел и отключился от окружающей жизни.
Барсукова еще что-то говорила, а за окном никак не кончалось лето, ветер гонял пыль и было много солнца.
Теряев шёл по улице со своим приятелем Волковым и приговаривал:
– Тень, тень, потетень!
Выше города плетень.
Воробьи – пророки
Шли по дороге,
Нашли книгу,
В этой книге:
Зюзюка, зюзюка,
Куда нам катиться?
– Что ты расстраиваешься? – сказал Волков. – Было бы с чего! Да Барсучиха сама хороша: в комсорга из восьмого «Б» втрескалась – вот и лезет из кожи вон, лишь бы рядом с ним в президиуме посидеть. А чёрных кошек, между прочим, боится! Я видел: через левое плечо плевала и вокруг себя три раза поворачивалась.
Теряев заметил: в пустом сквере, на лавочке, глядя вверх, сидела девочка с огромными, тёмными, печальными глазами и длинными косами, уложенными над ушами в «баранки».
Теряев остановился.
– Да ты на остальных посмотри, – говорил Волков. – Ситников все контрольные списывает. Дадыкин вообще спит на уроках, а Тимаченко мало, что врёт безсовестно и постоянно, так она ещё иногда с крашеными ногтями ходит. И ничего, приняты в пионеры, и тебя примут. Куда они денутся?
– Ты извини, – сказал Теряев, – меня ждут. У меня свидание.
– У тебя?!
– У меня, – и Теряев пошёл к девочке в сквере.
Волков еще некоторое время стоял, разинув рот от удивления и приглядываясь к девочке.
– Добрый вечер, – сказал Теряев. – Можно я рядом сяду?
– Присаживайся, – буркнула девочка, взглянув искоса.
Теряев сел. Девочка все смотрела вверх. Он тоже посмотрел, но ничего особенного не увидел.
– Как тебя зовут?
– Ирка.
– Дырка, – вырвалось у Теряева. – Прости, – смутился Теряев, – вырвалось. И, поскольку девочка нахмурила брови, добавил: – Вообще-то ты не Ирка какая-нибудь, а Ирина, Ира… А меня Теряевым зовут, – и он протянул ей руку.
Ира усмехнулась, но руки не подала.
