Осенью, во время кампании, объединявшей депутатские выборы нескольких уровней, Дорошенко набрал группу аж из двенадцати кандидатов и уговорил Норова за нее взяться.
Для каждого из претендентов был создан отдельный штаб, который возглавил либо друг кандидата, либо его соратник. Вообще-то, ставленники кандидатов, как правило, мало подходили для такой должности, Норов предпочел бы заменить их другими руководителями, более дельными, но кандидаты больше доверяли своим. Штабы располагались в разных комнатах двухэтажного здания, снятого специально под выборы. Технические сотрудники сидели все вместе в большом зале, заставленном компьютерами, принтерами и ксероксами. К залу примыкала просторная комната, где хранили печатную продукцию, она была завалена плакатами, листовками и пачками газет.
В здание непрерывным потоком шли активисты, агитаторы, расклейщики листовок и ответственные за различные акции, в том числе и не вполне законные, хулиганские, – последних Норов называл «безобразниками». Работа шла круглосуточно, Норов спал по три-четыре часа в сутки, иногда уходил с работы далеко за полночь, лишь для того, чтобы переодеться, принять душ, побриться и вернуться. Он литрами пил кофе, стараясь не терять концентрации на совещаниях, но, едва сев в машину, сразу выключался.
И все же двенадцать кандидатов одновременно было слишком много даже для него. В кутерьме и суматохе он не успевал контролировать работу всех штабов, убежденный, что его страхует Дорошенко. Его уверенность подкреплялась тем, что он по щедрости пообещал Дорошенко тридцать пять процентов с прибыли. Однако, несмотря на всю свою любовь к деньгам и страх перед Норовым, Дорошенко тайком от него то и дело сбегал домой, – у него, как назло, в очередной раз болел ребенок.
В итоге оба забыли про неуклюжего толстого фермера из Обшаровки, выращивавшего подсолнухи, который мечтал протиснуться в районный совет. Тот, конечно, с треском проиграл.
Собственно, больше всех в поражении был виноват начальник штаба, племянник фермера, который посреди избирательной кампании вдруг запил и перестал появляться на работе. Но обиделся фермер на Норова. Он подал на Норова в суд за невыполнение обязательств и проиграл, но не успокоился и разослал всем саратовским изданиям полуграмотную жалобу, в которой ругал Норова мошенником и обманщиком.
Это было первым поражением Норова, он сильно его переживал, хотя и пытался отшучиваться.
***
Ванная комната с туалетом примыкала к спальне Норова, но двери между ними не было, широкий проход оставался открытым, и малейший шум оттуда, включая звук смываемой в унитазе воды, был слышен в спальне. Дом строил отец Лиз, и трудно сказать, чем объяснялась такая особенность: его просчетом или какой-то новой архитектурной модой. Так или иначе, но подобное решение Норов не считал удачным, и если бы в спальне ночевал не один человек, а двое, оно создавало бы кучу неудобств.
Норов стоял перед зеркалом, замотанный полотенцем, рассматривая свой покрытый кровоподтеками и ссадинами торс, когда в спальню постучала Анна.
– Я принесла тебе мазь, – сообщила она через дверь. – Можно войти?
– Конечно, только не пугайся, я без галстука.
Анна вошла, держа тюбик в руке. За ее спиной неотступно маячил Гаврюшкин.
– Господи, ты весь в ранах! – воскликнула она.
– Херня! – тут же ревниво заспорил Гаврюшкин. – Подумаешь, пара синяков и рожа распухла! Когда мы в Чечне воевали…
