– Прошу, – пригласил он и вытянул руку в сторону коридора. – Не разувайтесь. И не задавайте вопросов.
Вопросы возникли тут же. С лестничной площадки и при отсутствии освещения внутри квартиры коридор было не рассмотреть, но теперь, оказавшись непосредственно внутри, Лев Иванович обратил внимание на огромное количество всевозможного хлама, расставленного вдоль стен. Здесь были старые картонные коробки, доверху заполненные книгами и каким-то тряпьем, набросанным как попало, а уже дальше, по мере движения, можно было увидеть высоченную металлическую стойку напольного торшера, увенчанную тремя пустыми патронами. Разобранный журнальный столик, пакет из «Пятерочки» с непонятным содержимым – и вдруг тонкая высокая ваза с ярким орнаментом по краю горлышка, которой касался деревянный стул, а на нем был устроен второй, только ножками вверх. Гуров заметил только то, на что успел обратить внимание. Коридор был наполнен старыми вещами, от которых, как правило, предпочитали избавляться без особенных сожалений. «Коллекционер или псих? – потерялся Гуров. – С каких помоек он все это притащил? И куда он это потом денет, интересно?»
Та же обстановка царила и в комнате, куда Моргунов привел Льва Ивановича. Правда, в отличие от коридора здесь царил относительный порядок. Комнату Моргунов предпочел подарить книгам. Их было столько, что у Гурова зарябило в глазах. Они отвоевали подоконник, часть пола возле стены, стояли в широком книжном шкафу и кокетливо демонстрировали свои корешки даже из-под неширокой кровати, которой определенно пользовались. Ровно застеленная шелковым покрывалом, она четко указывала на то, что Моргунов все-таки не окончательно опустился на дно своего сознания.
Моргунов указал на стул, не занятый книгами. Сам присел на кровать и положил руки на колени.
– Живу один, – сразу обозначил он. – Поэтому я должен был удостовериться в том, что вы в самом деле тот, кем называетесь. Что вы не мошенник.
– Куда уж там, – прокряхтел Лев Иванович, усаживаясь на стул.
– При чем тут Алевтина Михайловна? – нетерпеливо спросил Моргунов. – И при чем здесь я?
– Третьего сентября она не вернулась вечером домой, – сообщил Гуров. – С тех пор о ней ничего не известно. Скажите, пожалуйста, Алексей Егорович, когда вы виделись с ней в последний раз?
Пальцы рук Моргунова изобразили короткий странный танец: сначала он медленно распрямил их, а после так же неспешно вернул на свои колени. На лице его в этот момент застыло крайне тревожное выражение. Впрочем, оно не исчезало с того момента, как он открыл дверь, но сейчас проявилось особенно отчетливо.
– Не виделись сто лет, – не слишком уверенно ответил он. – Я это помню абсолютно точно. Я же еще в своем уме. Мы расстались в девяностом году, в Москве. В последний раз мы виделись здесь. Да.
Гуров не поверил. Заключительное «да» предназначалось не для него – казалось, таким образом Моргунов пытался убедить в сказанном не следователя, а себя. Ну или просто не смог вспомнить свою последнюю встречу с Голиковой и не хотел в этом признаваться. Увы, Гуров уже сталкивался с подобным. У некоторых людей память легко стирала, казалось бы, самые яркие воспоминания, оставляя вместо них лишь слабые намеки на реальные события в их прошлом. Обычно в этом был виноват именно возраст, а не травмы, которые приводили к потере памяти. Человек с ослабленными нейронными связями в головном мозге все еще «помнил» какие-то события, но четко обрисовать их уже не мог. Тогда, чтобы скрыть свое беспамятство, он придумывал их и сам начинал в это верить.
