Смейся, паяц! - страница 43

Гальперин встретил меня, как матёрый кот молодого мышонка.

– Заходите, товарищ Каневский, заходите, давно ждём. Если я продолжу экзамен, это не будет вас отвлекать?

– Нет, нет, сегодня я тоже буду отвечать.

– Да? Какая неожиданность! Горю от нетерпения – тяните билет! – Я вытащил один из билетов. – Ну, как?

– Нормально. Немного подумаю и отвечу.

– Да?.. Тогда, пожалуйста, положите этот билет на место, возьмите другой.

Я вытащил ещё один билет.

– Как? – Гальперин был похож на охотника, загоняющего зверя в капкан.

– Спасибо, этот полегче.

– Вы сможете ответить?

– Надеюсь.

Когда, после короткого обдумывания, я ответил на первый вопрос, повторилась история с Товстолесом.

– Встаньте. Покажите руки. Вытащите шпаргалки.

Убедившись в отсутствии шпаргалок, он велел мне написать несколько формул.

Я их, конечно, не знал, но помнил Симины объяснения и на глазах у Гальперина вывел цепочку этих формул. Тот сидел рядом, молча наблюдал, потом жестом остановил меня и сказал:

– Какой вы бессовестный человек! Ведь можете, можете! Зачем же вы весь семестр дразнили меня?

– Не люблю математику, – признался я.

– У нас мог быть прекрасный брак не по любви, а по расчёту! Ладно, дело прошлое. Пятёрку из-за постоянных прогулов не получите, но четвёрку вынужден вам поставить.

Когда я пришёл к декану и показал ему зачётку, в которой были две пятёрки и четыре четвёрки, он мне не поверил и стал звонить педагогам, чтоб они это подтвердили. Так я был допущен ко второму семестру. Так я учился и дальше: по-прежнему, ничего не записывал и конспектов не вёл. Чертежи мне помогали делать наши девочки, потому что чертить я не умел и почерк у меня был ужасающий. А к экзаменам опять готовился в последние две-три недели, разбирался, сдавал и тут же вытряхивал из головы все эти знания, очищая мозги для следующей сессии.

Я неоднократно порывался бросить нелюбимый институт, но папа буквально умолил меня не делать этого:

– Потерпи, получи диплом, пусть у тебя будет профессия, а потом занимайся, чем хочешь!

Получив по окончании института диплом, я торжественно вручил его папе:

– По праву, он принадлежит тебе, там твоя фамилия, они только имя перепутали.

После второго курса нас отправили на военные сборы. Руководил этой акцией заведующий военной кафедрой, маленький шустрый полковник по кличке Тык. Это слово присутствовало во всех его командах:

– Тык, я приказываю!.. Тык, не обсуждать!..

У меня с ним были сложные отношения. Однажды на занятиях, он объяснил, что чем больше в стране хороших автострад, тем она доступней для противника – по этим автострадам его войска быстро продвигаются вперёд. И привёл несколько цифр (я их, конечно, уже не помню, назову для примера, «с потолка»): в Америке на сто квадратных километров – восемьдесят километров дорог, в Европе, в среднем, – шестьдесят пять, а у нас, в СССР – двадцать восемь. Мой проклятый язык не выдержал и ляпнул:

– Значит, исходя из количества дорог, мы – непобедимы!

– Тык, выйдите из аудитории! – приказал полковник, потом провёл со мной душеспасительную беседу и предупредил. – Если на лагерных сборах будете себя плохо вести, тык, не получите офицерского звания.

Наш лагерь был разбит на берегу какой-то реки, притока Днепра, палатки стояли над обрывом. Прежде, чем туда поселить, нас ночь продержали за оградой. Ночью у реки холодно, мы лежали на траве, прижавшись друг к другу, как щенки, чтоб согреться. Потом ещё пару часов нас мытарили перед баней: «Взять вещи! Шагом марш! Положить вещи! Десять шагов вперёд! Кругом! Взять вещи! Двадцать шагов вперёд!» Измученные бессонной ночью, мы как сомнамбулы выполняли эти бессмысленные приказы. Только потом я понял, что в них был великий смысл: довести нас до полного оболванивания. Тем более, командовал нами сержант Алисов, в прошлом полу-блатной, полу-уголовник, для которого главным ругательством было – «интеллигентики». Уж он-то отвёл душу, получив под своё командование целый взвод «студентиков»: «Лечь! Встать! Бегом! Лечь! Встать! Лечь! Вперёд по-пластунски!» Особенно часто он употреблял эти команды в пыльной степи или когда шёл дождь, и было по колено грязи. Но это потом, а пока, погоняв нас перед баней, наконец, впустил помыться и нам выдали по комплекту воинской одежды, куда входили застиранные добела галифе и гимнастёрка, нестиранная шинель, кирзовые сапоги и пара портянок. Научив обматывать ими ноги и превращать шинели в скатки, нам стали устраивать побудки в час ночи, в три, в пять утра и гонять по степи десять, а то и больше километров. Каждый такой поход назывался марш-бросок. Это происходило при полной амуниции: винтовка, скатка, противогаз и сапёрная лопатка. У меня врождённая косолапость, я с детства хожу вразвалку, но Алисов посчитал, что я это делаю специально, и, в наказание, дал мне нести ещё и ручной пулемёт, который весил тринадцать килограмм. Я взял его за дуло и потащил по земле. Сержант потребовал, чтоб я нёс его на плече. Я объяснил ему, что тащить – легче.