Мало-помалу деревня приближалась. Но какое-то неясное темное чувство по-прежнему тяготило человека, решившего наведаться в это село.
Денис из шайки Верескуна шел по дороге, ведшей к середине деревушки, и удивленно оглядывался по сторонам. Не было слышно даже лая собак. Во всем этом чудилось что-то необычное. Куда же они подевались?
Он должен был найти товарищей, которые еще с утра подались в деревню в поисках пропитания.
Времена настали тяжелые. Царские стрельцы лютовали, лихих людишек убивали десятками, но их не убавлялось. Отовсюду прибывали все новые беглые холопы, множились, как муравьи. И поскольку урожаи в последние годы были плохие – всюду разруха и нищета. Разбойники из шайки Верескуна даже голодали, чего с ними давно уже не случалось. В темных душах зрело недовольство. И трудно было понять – кто виноват? То ли атаман потерял былую хватку, то ли и в самом деле наступал предел их земной жизни. Ведь было не раз уж говорено: во грехе добра не наживешь.
Денис вспоминал свое раннее житье-бытье, и порой сердце сдавливала тоска. Все ли он в своей жизни делал по правде?
Вдруг кто-то сзади окликнул его. Денис резко обернулся, по привычке крепко схватив рукоять сабли. На краю деревни он увидел Алешку Беца и Рябого, выходивших из-за высокого плетня.
«Этого-то еще зачем взял?» – раздраженно подумал Денис, имея в виду Рябого.
С момента появления в шайке Верескуна Рябой не раз попадал в нелепые передряги, но, к вящему удивлению разбойничков, до сих оставался жив и невредим. А ведь многие куда ловчее его ушли в мир иной. На этот счет у товарищей по шайке было особое мнение.
Рябой со всей своей дурью был как заговорен. И смерть по какому-то умыслу будто обходила его стороной.
– Дураков бог хранит! – говаривал при этом Верескун.
Что заставляло атамана держать Рябого у себя – сие оставалось тайной для всех. Может, он слегка благоволил к нему за то, что вместе сидели в темнице Разбойного приказа, может, еще за что, кто разберет? Только сам Верескун знал ответ.
А сейчас особого выбора у атамана не было. Разбойнички уходили на тот свет то гурьбой, то поодиночке, но очень верно и постоянно. Теперь подошли они к деревушке на севере от Москвы и стали в засаде выжидать. Кто, что? Вроде все спокойно. Вот и решили разжиться хлебушком.
Верескун никогда не грабил крестьян. Все еще живо в нем было чувство, привитое в юности, когда голодал и много терпел несправедливости. Но в последнее время им очень не везло. Сказывался голод. В такие дни любой готов и кожу есть, ежели найдешь.
Всюду ходили страшные слухи о том, что иные безбожные крестьяне тайком убивали людей и питались человеческим мясом. От таких слухов подозрений только прибавлялись.
И не было веры никому.
Неделю назад невесть откуда взявшиеся стрельцы порубили шесть человек, да еще двое померли от ран. Шайка редела на глазах.
Вот потому-то среди разбойников и воцарилось глухое недоверие к атаману. Это еще не проявлялось явно, не было откровенного неподчинения и своевольства. Но мужики роптали. Иные хотели идти к Москве.
– Там всего найдем! Москва богатая!
Никто не хотел и думать о том, что вблизи Москвы стрелецкие караулы зорко высматривают чужих гостей.
Особенно много говорил Куробат. Но всегда с оглядкой. Вроде он пекся и заботился о шайке, переживал за то, что давно нету у них добычи хорошей. Денис давно его натуру жадную и ненадежную разглядел, но не спешил разоблачать, терпеливо ждал, пока сам атаман слово скажет. Но Верескун упорно отмалчивался. Понимал, что разбойники держатся кое-как, чтобы не разбежаться. Хотя идти им некуда. Только на плаху.
