Я подаю знак:
— Не сплю.
Тогда она подходит и садится рядом на диван, берёт за руку. Она всегда чувствовала ответственность за меня — как за младшую сестру.
— У меня две новости — плохая и очень плохая, — невесело иронизирует, — с какой начинать?
— С менее плохой, — прошу, понимая, что не готова выслушать нечто страшное.
— Помнишь те камни, что мы нашли в разрушенном блоке Макарии?
Киваю — как же не помнить это инфернальное зелёное свечение? До сих пор не покидает ощущение тревоги.
— Они — не земного происхождения. У смертных просто нет знаний, позволяющих создать подобное. Но и не божественного.
— Какого же тогда? — спрашиваю, замирая.
— Это технологии Звёздного Чертога.
Холодею, с ужасом думая, какая же тогда ещё более плохая новость. Думаю, наверное, слишком громко, но богине, которая родилась из головы Зевса, не нужно слышать вопрос, чтобы ответить:
— Афродита исчезла. Прежде чем Аид туда добрался. Он шёл по-божественному.
— Значит…
— Только одно… Вернее, только один из нас, олимпийцев, был вхож в Звездный Чертог…
Только теперь доходит — Аид не был олимпийцем. С тех пор как он вытянул свой мрачный жребий, Подземный мир сделал его своим. Значит, кто-то должен был представлять и Олимп. Кто-то очень шустрый, успевающий везде, пользующийся иногда шлемом-невидимкой моего мужа, умеющий ходить между мирами…
— Гермес! — ошарашивает меня догадкой.
«Да», — читаю в серых глазах.
— Но зачем ему?
— Затем, — печально отвечает моя воительница, — что если соединить Слово, Юность и Любовь может получиться оружие пострашнее, чем всё то, что за последнее время навыдумывали смертные.
Да — бесшумное, мягкое, необычно привлекательное, отрывающее от жизни, уносящее на летние луга, на Элизуим, под мертвые солнца и к траве без корней…
__________________________
[1] Божества врачевания.
[2] Область в Подземном мире, страна вечного блаженства, место, куда после смерти, попадают праведники, аналог христианского Рая.
4. Сон четвёртый: этот туман похож на обман…
Туман густой, как студень. Хоть режь ножом. Ей приходилось буквально раздвигать туманные хляби, чтобы сделать несколько шагов. Туман пугающ. Он — дыхание Эреба[1].
Туман манил, уводил и насмехался. И юная богиня, которая пыталась найти выход, разорвать густую пелену, выбраться из-под власти наваждения, смешила его. Он знал — у неё ничего не выйдет. Туман слишком плотно обвил её своими щупальцами. Совсем скоро утащит в бездну, где она не сможет дышать. Потому что нельзя дышать, если у тебя вырвано сердце. А он — вырвет, сможет, осталось чуть-чуть…
С маленькой богиней так весело играть.
«Куда ты спешишь, Кора? — будто спрашивал он. — Остановись. Мне есть, что тебе показать».
И дразнил её картинками: то темноволосый мужчина занимался любовью с зеленокожей нимфой, то рыжеволосая девушка отдавалась прекрасному юноше посреди цветочного луга…
Кора не хотела видеть. Она закрывала глаза, мотала головой.
«Нет! Всё это неправда!»
Туман хохотал. Туман подсовывал ей новые картины — тьму, воющее отчаяние, невозможность исправить…
Кора не верила. Она убежит туда, где всё хорошо, туда, где будут тёплые объятия и страстные поцелуи. В свой стабильный Подземный мир. Ещё немного. Она сможет. Там она обретёт силу. Там она станет… «Чудовищем!» — хохоча, подытожил её мысли туман. И показал новую картину: чудовище нависает над красивым юным богом, его грудь пронзает острый железный шип, тёрн оплетает его совершенное тело колючими ветками, с алых полных губ несчастного капает ихор, а его глаза молят о пощаде. Только чудовища не ведают этого слова. Чудовища умеют только одно — убивать.
