Собаки и олигархи - страница 14

– Чем не афикоман? – Яир смотрел на меня, заходясь в смехе, а я смотрел на дверной пролет за его спиной, в котором стоял его отец.

– Роман, подожди, пожалуйста, Яира в его комнате. – По интонации отца Яира я понял, что никакого приза за афикоман моему школьному товарищу не светит.

Я послушно вошел в комнату Яира с другой стороны коридора и минут пятнадцать изучал его внушительную коллекцию компакт-дисков. Наконец, когда я вытащил из ячейки очередной диск, из шкафчика выпала салфетка с кусочком мацы. Чуть позже в комнату вошла сестра одноклассника и позвала меня обратно к столу. Яира за столом не было, а мне за найденный афикоман торжественно вручили заоблачную для меня в тот момент сумму в двадцать шекелей.

Это были первые и последние поиски афикомана в моей жизни. До сих пор Песах ассоциируется для меня не с выходом предков из египетского плена, а с дурманящим запахом женского белья и с красавицей Эсти. Ну и сейчас, когда мне доводится присутствовать со своими детьми на праздничном чтении Агады и дети приступают к поискам афикомана, я каждый раз надеюсь, что хозяева не переусердствовали в его запрятывании и мои дети не найдут где-то в потайном месте забытый кем-то вибратор…

Хаг самеах!

Песня Алоны Даниэль «На крышах Тель-Авива» напоминает мне прежде всего о январе – феврале 1991 года и о той самой войне в Ираке, когда Саддам Хусейн обстреливал Израиль ракетами системы «Скад», и многие опасались, что саддамовские «скады» могут быть вооружены химическими боеголовками. Мелодия, голос Алоны и припев песни «На крышах Тель-Авива» всегда уносил меня в интригующую, полную романтики и свободы жизнь незнакомых мне людей – людей, которые живут сегодняшним днем.

Мне было семнадцать с половиной лет: мои сверстники на бывшей родине уже закончили школу, я ходил в предпоследний, одиннадцатый класс израильской школы. Мои родители жили тогда на четвертом этаже, на перекрестке улиц Йосефталь и Санхедрин – наверное, в самой злачной части худшего тогда района Беэр-Шевы, одного из наиболее неблагополучных и печально известных во всем Израиле своей преступностью. Район назывался «шхуна далет» – «четвертый район» («далет» – четвертая буква еврейского алфавита). Родители – заслуженные учителя в СССР и никому не нужные в Израиле за десять лет до пенсии – делали свои первые шаги в новом государстве. Отец только-только сумел найти работу преподавателя математики в старших классах школы, и они, конечно, не могли позволить себе приобрести или снять достойное жилье. Каким-то чудом, благодаря моему случайному знакомству с израильтянином, земляком моей матери, родители получили социальное жилье.

В зубы дареного коня не смотрели. Когда я пешком возвращался поздними вечерами от друзей, проживавших в более благополучных районах города, мимо темного по ночам парка с взъерошенными силуэтами пальм, а потом через всю шхуну далет, улица Санхедрин всегда была пустынной. Я шел, невольно вздрагивая от малейшей тени и шороха, а когда замечал вдали от себя шедшего навстречу мне человека, кто-то из нас обычно переходил на противоположную сторону. Однажды ночью нас с родителями разбудили выстрелы рядом с домом, мы ничего не увидели в темноте и снова легли спать. Несколькими часами позже, рано утром, едва начало светать, я услышал громкие разговоры в двадцати метрах под моим окном – вокруг распростертого тела застреленного преступника уже собрались и переговаривались по рации несколько полицейских.