Дюрер пожал плечами:
– Я поговорю с Агнессой. Деньгами занимается она. Теми, что остались.
– М-да, разговоры у нас – лучше некуда, – вздохнул Дисмас. – Сифилис, папские свищи, полудохлый развратник-император, а теперь вот нищета и голодная смерть. О чем бы нам еще поговорить? О казнях? Поехали со мной в Майнц, а? Там у них каждый день кого-то жгут.
В конце концов Дисмас сумел заставить Дюрера улыбнуться, рассказав, как огорчился Альбрехт, когда выяснилось, что Дисмас не купил ему поддельный байдак святого Петра.
– Но больше всего он хочет плащаницу.
– Плащаницу? Я сварганю ему плащаницу! – От выпитого язык Дюрера начинал понемногу заплетаться. – Такую плащаницу… такую прекрасную плащаницу, что Иисус захочет вернуться с небес и снова в нее замотаться.
– Не говори так, Нарс.
Дюрер грохнул кружкой о стол:
– Эй, Магнус! Шевели своими жирными булками и неси мне еще бренди. И этих твоих конских ссак для моего друга Дисмаса.
– Альбрехту не нужна твоя плащаница, – объяснил Дисмас. – Он хочет ту, что в Шамбери.
Кабатчик Магнус, огромный малый, по счастью терпеливо сносивший шутки в адрес своих тылов, подошел и плеснул бренди в кружку Дюрера.
Тот перегнулся через стол к Дисмасу:
– Знаешь, мы с тобой могли бы недурно подзаработать.
– Мне уже не нравится твоя задумка.
– Все равно слушай. Я делаю плащаницу, а ты продаешь ее своему горе-архиепископу. Двадцать пять процентов – твои.
– Неслыханная щедрость. Как поживает Агнесса?
– В манду Агнессу.
– Я не прочь, но она твоя жена. Нарс, я пытаюсь переменить тему.
– А что такого? Ты же презираешь Альбрехта…
– Я ни разу тебе не говорил, что презираю Альбрехта.
– Да ладно, ты сто раз выражался в этом духе. Он свинья. Не такая свинья, как папа, но тем не менее – свинья. А Тецель? Вот кто настоящий подонок! Эх, на костер бы его…
Дюрер осушил кружку и начал колотить ей по столу. В таверне притихли. Дюрер вскарабкался на стол и распрямился на нетвердых ногах.
– Нарс, сядь! – велел Дисмас.
Дюрер воздел кружку:
– За брата Мартина Л-лултера. Лу-лур…
Все уставились на него.
– Ну же! Вы! Все! Пейте! За Мартина Лу-те-ра. Во! Смерть папе-содомиту!
– Эй! – крикнул кто-то. – Думай, что несешь!
К ним подковылял Магнус:
– Мастер Дюрер. Прошу вас. Не надо скандалов.
Дисмас дергал Дюрера за штанину:
– Нарс, слезай оттуда.
– Магнус, еще бренди! Всем бренди! – Дюрер поднял кружку. – Пейте! Пейте за Альбрехта Дюрера!
– За кого? – переспросил кто-то.
– За Альбрехта Дюрера! Который подтирает задницу картинами Лукаса Кранаха!
Дисмас и Магнус стянули Дюрера со стола и дотащили до дверей.
– Ты великий человек, – бормотал Дюрер, наваливаясь на кабатчика. – Самый великий. Величайший! Величайший во всей… империи.
– Я доведу его до дома, – сказал Дисмас Магнусу.
Ночная прохлада приятно освежала.
– Лишь бы никто не кликнул стражу, – обеспокоенно заметил Дисмас.
– Насрать на стражу. Что они нам сделают?
– Нарс, нельзя залезать на стол в таверне и орать, что папа – содомит.
– Можно. Он же содомит. Л-лулт… Ой, я никак не могу его выговорить! Л-у-у…
– Ты пьян, Нарс.
– Тсс! Погоди, слушай, сейчас скажу. Лу-у-тер. Лутер теперь у нас папа. Дисмас?
– Что, Нарс?
– Я Лутера лублу.
– Ладно. Хорошо. Пойдем.
– Отведи меня к нему, я перед ним исповедуюсь.
– Нарс, брат Лютер – в Виттенберге, а мы – в Нюрнберге.
– Я хочу его написать. Сделаю его бессмертным.
– Полагаю, о своем бессмертии он уже позаботился. К тому же Кранах тебя опередил.
