Во дворце архиепископа слуги спешно сгружали вещи с повозки Дисмаса. Кожаный футляр размером с большую Библию Дисмас оставил при себе. В футляре лежала плащаница.
– Дис-мас! Любезный кузен! Как мы рады вашему приезду! Вы не устали с дороги?
Дисмас опустился на колени, готовясь лобызнуть архиепископово кольцо.
– Бросьте, бросьте, все эти условности ни к чему, – сказал Альбрехт, поднимая его на ноги.
– Надеюсь, мой кузен в добром здравии? Лейтенант не смог объяснить, чем вызвана такая срочная необходимость в моем присутствии.
– Садитесь же! Вы, должно быть, утомились. Вина мастеру Дисмасу, – велел Альбрехт слуге.
Вино, и преотличное, немедленно подали и разлили по кубкам. Слуга удалился.
– Дисмас, до нас дошли сведения, что обнаружено кое-что интересное.
– Правда?
– Да. Плащаница.
– Неужели?
– С поистине великолепным провенансом, – улыбнулся Альбрехт.
– Любопытно.
– Судя по всему, ее происхождение относят к более ранней дате, чем появление Шамберийской плащаницы.
Дисмас с притворной неловкостью заерзал в кресле, хотя особенно притворяться и не приходилось.
– Невероятная новость. А позвольте полюбопытствовать, каким образом мой кузен добыл эти сведения?
– Ах, Дисмас, – снисходительно улыбнулся Альбрехт, – мы все-таки архиепископ Бранденбургский, Майнцский да еще и Гальберштадтский. Нам известно все, что происходит в наших владениях.
– Заботливый пастырь и впрямь должен приглядывать за паствой, – улыбнулся в ответ Дисмас. – Наверное, это очень утомительное занятие. Бескрайние угодья. Бесчисленные стада. Агнцы и козлища…
Альбрехт удивленно наморщил лоб:
– Неужели вас не взволновало это известие? Обнаружена священная реликвия, истинная погребальная пелена Господа нашего Иисуса Христа. – Альбрехт осенил себя крестным знамением.
Перекрестившись, Дисмас подтвердил:
– Разумеется, это потрясающая новость.
Теперь они смотрели друг на друга в упор.
– Бедный герцог Савойский, – вздохнул Дисмас.
– Почему это?
– Когда истинная плащаница будет явлена миру, то герцогская станет тем, чем и была с самого начала, – никчемным лоскутом. Кто же теперь потащится в Шамбери поклоняться отрезу холстины? Прощайте, паломники. Бедный герцог.
– Ага! Значит, мой кузен все-таки знает о новой плащанице?
Судя по смущенной гримасе на лице Дисмаса, он отчаянно старался не выдать тайну.
– Кузен, я попал в чрезвычайно щекотливое положение.
Альбрехт сочувственно кивнул:
– Ах, сын мой! Вы же знаете, что любовь наша к вам безгранична. Чем мы можем помочь? Доверьтесь нам, снимите бремя с души своей.
– Видите ли… упомянутая вами вещь… ну… Честно говоря, она при мне.
– Mirabile![3]
– Но, к сожалению, я должен уведомить моего кузена, что предмет этот просватан.
– Как это просватан?
– Обещан курфюрсту Фридриху.
Альбрехт впился глазами в кожаный футляр, покоившийся рядом с Дисмасом:
– Дисмас, нам до́лжно лицезреть ее.
– Может быть, вам лучше ее не видеть, кузен? Иначе вы только…
– Что?
– Я опасаюсь, что это воспалит в моем кузене алкание…
– Изъясняйтесь по-человечески.
– Жажду обладать ею. От нее исходит великая сила…
– Дисмас, мы настаиваем.
– Как будет угодно моему кузену, – вздохнул Дисмас.
У стены стоял длинный стол из монастырской трапезной. Дисмас обмахнул столешницу, бережно опустил на нее футляр, расстегнул ремешки и осенил себя крестным знамением. Альбрехт перекрестился следом. Дисмас благоговейно развернул плащаницу и отступил в сторону:
