– Да-да, мы понимаем, это, несомненно, затратное предприятие.
Альбрехт промокнул салфеткой испарину со лба, встал из-за стола и подошел к плащанице.
– Кузен, – робко окликнул его Дисмас.
– Что?
– Простите, но с вас пот ручьем…
– И что с того?
– Видите ли… Там же… святой саван Господень.
– Ох! – Альбрехт отступил подальше от стола. – Ладно. Пять сотен. И пятьдесят в счет накладных расходов.
Дисмас беспомощно всплеснул руками:
– Кузен, я же обещал ее Фридриху!
Альбрехт строго посмотрел на него:
– Кузен, вам известно, что творится в Виттенберге?
– Я же был в Каппадокии…
– С прискорбием сообщаю, что Виттенберг превратился в гнездилище ереси.
– Ох. Правда? Хм. Как скверно.
– Это чудовищно. Вынужден уведомить вас, что ваш дядюшка покрывает бесовского супостата нашей Святой Матери Церкви. Я имею в виду богомерзкого августинца брата Лютера, да смилуется Господь над его прокаженной душой.
– Да, я слыхал, что…
– Известно ли вам, Дисмас, что ваш дядюшка Фридрих отказался выдать Лютера братьям-доминиканцам для проведения дознания?
– Ай-яй-яй.
– Более того, он вообще отказывается выдать шельмеца кому-либо еще, хотя этого неоднократно требовали не только мы, но и его святейшество. Что вы на это скажете?
– Ну, я не теолог, но мне кажется это… некрасиво.
– И вы, Дисмас, собираетесь предать эту святейшую из реликвий в самое логово порока? – Альбрехт с благоговением взглянул на плащаницу и перекрестился.
Дисмас сконфуженно наморщил лоб. Затем лицо его просветлело.
– А вдруг она поможет очистить логово порока?
– Каким же образом?
– Ну, может, при виде плащаницы Лютер раскается. Или дядюшка Фридрих осознает свои заблуждения и выдаст Лютера вашим добрым братьям-доминиканцам.
– Мы не имеем права рисковать, Дисмас. И сейчас мы обращаемся к вам не как добрый кузен, а ex cathedra.
– Как это?
– Официально, Дисмас, по долгу служения. С нашей позиции архиепископа. Как полномочный представитель Святой Церкви.
– Вот оно что! Мне следует преклонить колена?
– В этом нет надобности. Слушайте, Дисмас. По совести мы не можем позволить вам увезти погребальную пелену Спасителя в Содом и Гоморру. Ни в коем случае. Таким образом, именем нашей Святой Матери Церкви мы, смиренный ее прислужник, вынуждены настоять на нашем праве владения этой святыней. Не беспокойтесь, с вами рассчитаются. Хотя, должен признать, пятьсот дукатов – воистину ошеломительная цена.
– Пятьсот пятьдесят. Там же накладные расходы.
– Как скажете. По рукам?
Дисмас неохотно кивнул:
– Что ж, грех ослушаться своего архиепископа. Так ведь?
– Тяжкий грех, – подтвердил Альбрехт.
– Значит, выбора у меня нет. Вот только что сказать дядюшке Фридриху?
– Господь всемогущий, наш Судия суровый, но правый, сам разберется с Фридрихом. А мы приложим все старания, дабы вернуть заблудшего агнца в лоно Святой Церкви.
– Бедный дядюшка Фридрих, – вздохнул Дисмас.
Альбрехт положил ему руку на плечо:
– Смиритесь. Плащанице предначертано остаться здесь. Господь вами очень доволен. Как сказано в Писании, отдавайте кесарю кесарево, а Божие Богу.
– Ну, тогда конечно… – кивнул Дисмас.
