Собор у моря - страница 75
«Сообщим всей Барселоне…»
Грау почувствовал, как мурашки побежали по его телу. Столько лет он пытался скрывать своего зятя, и теперь… теперь его жена хотела, чтобы вся Барселона узнала о его существовании!
– Прошу тебя, будь благоразумной, – только и сказал он.
Ничего другого ему в голову не пришло.
Изабель посмотрела на мужа налитыми кровью глазами:
– Я хочу размазать их по земле!
Грау собирался что-то ответить, но внезапно замолчал, поджав губы.
– Благоразумие, Изабель, благоразумие, – сдержанно произнес он после паузы.
И все-таки Грау уступил требованиям капризной супруги. Гиамоны уже не было в живых. И потом – в его семье не было родинок, всех их знали как Пучей, а не как Эстаньолов!
Когда Грау вышел из конюшен, Бернат услышал от главного конюха о новых условиях работы.
– Отец, этот поводок был в порядке, – оправдывался Арнау ночью, когда они остались втроем в своей маленькой комнате. – Я вам клянусь! – говорил он, глядя на молчащего Берната.
– Но ты не можешь доказать этого, – вмешался Жоан, который знал о происшедшем.
«Мне не надо клясться, сынок, я знаю, что ты прав, – подумал Бернат. – Но как я могу объяснить тебе?..»
Бернат вспомнил, как у него похолодело внутри, когда он услышал слова сына: «Я не виноват и не должен извиняться».
– Отец, – повторил Арнау, – я клянусь вам.
– Я верю тебе, сынок. А сейчас спи… – помедлив, ответил Бернат.
– Но… – попытался возразить Арнау.
– Спать!
Арнау и Жоан погасили светильник, но Бернату пришлось долго ждать, прежде чем он услышал спокойное дыхание детей, свидетельствующее о том, что они наконец заснули.
Как же ему сказать сыну, что хозяева требуют от него извинений?
– Арнау… – Голос Берната задрожал, и мальчик, который одевался утром, собираясь на работу, удивленно посмотрел на отца. – Грау… Грау хочет, чтобы ты извинился; в противном случае…
В глазах Арнау застыл немой вопрос.
– …он не позволит, чтобы ты вернулся работать в конюшни.
Не успел Бернат закончить фразу, как увидел, что лицо сына стало серьезным. До сих пор ему не приходилось видеть его таким.
Бернат бросил взгляд в сторону Жоана: тот тоже замер с открытым ртом, не успев одеться. Бернат хотел продолжить разговор, но в горле запершило, и он закашлялся.
– Значит… – начал Арнау, нарушая молчание, – вы считаете, отец, что я должен попросить прощения?
– Арнау, я бросил все, что у меня было, лишь бы мой сын был свободным. Я бросил наши земли, которые были собственностью Эстаньолов целые столетия! И все ради того, чтобы никто не мог поступать с тобой так, как поступали со мной, моим отцом и моим дедом. А сейчас мы возвращаемся к самому началу и зависим от каприза тех, кто называет себя знатью. Правда, с одной разницей: мы можем отказаться. Сынок, научись пользоваться свободой, которая стоила нам стольких усилий. Тебе одному решать…
– Что же вы мне посоветуете, отец?
Бернат помолчал.
– Я, как и ты, не подчинился бы.
Жоан попытался вмешаться в разговор.
– Не слушайте этих каталонских баронов! – воскликнул он. – Прощение… прощение дает только Господь.
– А как же мы будем жить? – спросил Арнау.
– Не беспокойся, сынок. Я накопил немного денег, и это позволит нам продержаться какое-то время. Поищем себе другое место. Грау Пуч не единственный, кто держит лошадей.
Бернат не стал терять и дня.
Тем же вечером, после работы, он начал искать место для себя и Арнау. Ему удалось найти дом знатных людей, которые тоже держали конюшни, и его хорошо принял управляющий. В Барселоне было много семей, завидовавших тому, как ухаживали за лошадьми Грау Пуча, и когда Бернат представился, управляющий проявил интерес и согласился нанять его самого и его сына. Но на следующий день, когда Бернат снова пришел в конюшни, чтобы ему подтвердили решение, которому он уже порадовался с сыновьями, с ним даже не стали разговаривать.