Собранье пёстрых глав - страница 3

Вот, рассказал я вам о каких-то, может быть, не совсем обычных встречах, о каких-то не очень надёжных догадках. А для чего? Такого, что у меня есть, у Вас полно. Но, раз Вы это храните, раз Вы это не выбрасываете, то это для Вас какая-то ценность. Моё, значит, тоже ценность имеет. Не то, что у этих, которым надо было в ценности своих сокровищ себя же ещё и убеждать. Подтверждений от нас ждали. Чтобы завидовали.

Я иногда вдруг задумываюсь, а, что, если бы я, выйдя, от подпольного миллионера, рассказал бы мальчишкам о том, что я узнал, а они и не подозревали, как бы у них глаза разгорелись! Как бы они на меня глядели! Даже Вовка Пахомов! Вот я Вам рассказывал, и Вы уже пятую страницу подряд слушаете. Приятно!

Но, разве может это сравниться с тем, что было бы тогда, тогда – среди мальчишек во дворе?! Эх …

Из письма сестры:

Как ты прекрасно пишешь! Я помню толстую Екатерину Наумовну, хоть и не помню ее мужа… И Игната помню, и столик с лавками во дворе, где Игнат сидел залитый кровью, после того как подрался с сыном…

Про драку я только слыхал. Сестре было лет 5, или 6, (раз она сама во дворе гуляла). Значит, мне было 15, или 16, и мир уже вышел из дворовых границ

Ты только раздуваешь

 Ты только раздуваешь пламя,

 Когда сердито губы дуешь

 И смотришь хмурыми глазами

 На голову мою седую.

 Напрасны строгие слова

 И укоризны, и насмешка.

 Под пеплом здесь не голова,

 Но пышет жаром головешка.

Гуляка, фантазёр

 Гуляка, фантазёр, горлан – петух;

 Теперь огонь в его глазах потух,

 Хвост поредел, и набок гребешок;

 И, видишь, как невзрачен мой стишок.

 Певец теперь раздёрган и раздолбан,

 И глупостей огонь почти угас.

 Ещё бы раз! Ну, пусть, граблями по лбу!!

 А сам упрямо думает о Вас.

Увяла наша роза

 А, что увяла наша роза,

 Забудем с помощью склероза.

На липком блюдце

 На липком блюдце сладкого кокетства

 Жужжат и бьются волокитства мухи,

 Жужжаньем выражая обожанье.

 Твой колокольчик звонок, словно детство,

 А мы умеем только дребезжанье.

 И кажется – залипшие не в духе

 Их арии похожи на брюзжанье…

 Такие, уж, у мухи голос, ухи.

Усердием запасшись

 Усердием запасшись до бесстыдства,

 я важный труд составил о кокетстве,

 я написал о нём как важном средстве

 в сложнейшем механизме волокитства.

 Доклад не сложен – семь коротких строчек.

 Ни морщить лоб, ни в книжном хламе рыться.

 Нельзя об этом проще и короче.

 Но ты не проявляешь любопытства.

С обеденного перерыва опаздывали все. Даже мужики, которые и не уходили никуда, а весь перерыв резались в домино, услышав звонок об окончании обеда, вспоминали, что уже 50 минут не курили. А. как же не покурить?! – В результате свои места за письменными столами все занимали минут через пять – семь.

Женщинам было труднее. Перерыв тратился на обход ближайших «продуктовых». Запыхавшиеся и усталые они опаздывали минут на десять пятнадцать. Последние из возвращавшихся всегда имели вид виноватый. Но на этот раз Тася Форпененко, придя «с обеда» позже всех, имела вид хоть и измученный, но торжествующий. В руках у неё был объёмистый, но нетяжёлый, судя по её осанке, свёрток в обёрточной бумаге. И вместо того, чтобы смущённо шмыгнуть на рабочее место, она остановилась в дверях, сияя. В ответ на удивлённые наши взгляды она выдохнула: «дублёнка»! Это было … ну, нет! Я не о проблемах развитого социализма рассказываю, а о чуткости и нежности женской души, и о жестокости женской же красоты. Услышав слово «ДУБЛЁНКА», некоторые мужчины даже привстали, а женщины – все, и молоденькие и постарше, повскакали со своих мест и мгновенно окружили вошедшую. Свёрток был развязан, Тасе помогли снять пальто, и Тася надела обновку.