– Нравлюсь я тебе? Вижу, что нравлюсь. Я, правда, красивая?
– Тебе не идет хмуриться. Тогда ты похожа…
– На маленькую старушку.
– На зайчишку, которого потрепали за уши!
– Ох ты!
Она звонко рассмеялась. Тонким пальцем притронулась к банке:
– Можно еще ложечку?
– Да хоть десять!
– Ты прикольный! Простой! Все понимаешь в жизни!
– Все понимает только Бог. А я вот даже тебя…
– Опять допрос? Ну рву цветы, букеты складываю на поляне! Тебе это все известно.
– Не все…
Лицо ее вновь стало обозленным, похмурело, подурнело.
– Какое тебе дело до подробностей?
– Но ты пообещала раскрыть тайну…
– Пообещала. И передумала. Потому что…
Она резко одернула на худеньких коленях подол платья. Вскочила. Выбежала наружу. Ее физиономия мелькнула в проеме раскрытого окна.
– А я, между прочим, тебя обманула! Какого вкуса шоколад, я не знаю! Потому что никогда его не ела!
2
В «гордом одиночестве» брожу среди стеллажей, полок станичной библиотеки. Будто в предзимнем парке гуляю, когда все люди попрятались в квартирах от непогоды, а мне в самый раз – раздолье! Книги – на любой вкус! Меня нынче интересует религиозная философия. «Письма о христианской жизни. Поучения» Святителя Феофана Затворника, «Житие протопопа Аввакума»… Уже читал. Знаком. Беру другие, открываю, глазами пробегаю по строчкам, выхватываю тот или иной абзац, фразу. Пытаюсь вникнуть в содержание. И вдруг… что это? Как ведь порою случается, листаешь вот так и неожиданно взором натыкаешься на неведомо кем позабытое письмо, кленовый лист, конфетный фантик, спрессованные хлебные крошки, засохшую муху. На этот раз на меня пахнуло остро-усыпляющим запахом валерьянки. Кто-то читал том и, наверное, так разволновался, что был вынужден срочно принять лекарство. А книга «Лествица, возводящая на небо», страница 467: «…оскудение надежды есть истребление любви…», «…любовь – виновница чудотворений: любовь – бездна осиянная; любовь – источник огня в сердце, который чем более истекает, тем более распаляет жаждущего…»
Почему-то я сразу уверился в том, что это была женщина. Лет сорока пяти. Вдумчивая. Верующая. Любит Блока. И сама пишет стихи. Я спросил у библиотекарши. Она без особого труда, не заглядывая в картотеку, назвала:
– Анастасия Несчастная.
Сказала, где живет. И с некоторою затаенной сдержанностью спросила:
– А зачем она вам?
– Просто так. Из любопытства. Ведь «ца» – не развлекательный роман, не всяк способен осознать.
Я шел и рассеянно гадал: «Глухой переулок… а почему Глухой, а не Ясный? Или Луговой? И почему Несчастная, а не, положим, Удачливая? Везучая? И, собственно, зачем я к ней иду? Чтобы узнать… А что узнать? Ну, скажет, читала… обожгли сердце строчки… Обожгли сердце… А предтеча тому? "Судьбы крутые повороты"?..»
Я так размышлял, а ноги все шли и шли. Словно какая-то свыше сила влекла. Вот и он, Глухой переулок. Узкий. Затененный кленами, тополями, сиренью. Тихо, душно. У калитки я замер: как встретит?
Посчитает полоумным? И прогонит вон? Повернуть назад? Чего ради…
Калитка отворилась.
– Проходи…
Анастасия Несчастная. Грубоватые мужские очертания лица, широкая в плечах, басовитый голос. – Я ненадолго. Можно на скамейке у палисадника?
Мы присели. Анастасия повернулась ко мне:
– У тебя курево есть?
Я некурящий. Но не хотел ей говорить об этом. Для отвода глаз полапал по пустым карманам.
Она усмехнулась:
– У тебя пальцы не желтые.
Сходила в избу. Вернулась с зажженной самокруткой:
