– Неохота.
Мать чаплей растолкала, распушила в пригрубке кизяки, чтобы горели спорней, жарче.
– Невесту себе подыскал бы. Вон Зоя…
– Не нужны они мне!
– Да как же так? Ты вьюноша! Пора бы!
– Не мешай!
Тихон ходил туда-сюда по избе и вполголоса бормотал:
– Я – красивый! Я – мужественный! Я – смелый! Солнце и воздух, вы – во мне, а я – в вас!
«Неказистый зародился. Вот и стесняется девчат», – жалостливо вздохнула мать. И это так: не в меру был Тихон робок. Отчего безмолвно страдал. Вечерами отсиживался в четырех стенах. В скучном своем уединении в журнале вычитал советы по закаливанию воли внушением. Начал тренироваться. Утром и вечером бубнил под нос: «Я – красивый! Я – мужественный!..» Мать взирала на него и с опаской думала: «Аль с головой у него че-то неладное?»
Тихон глубоко вдохнул воздух и повел широко руками – как бы обнял весь мир. Прилег на скамейку, расслабился.
Мать из чулана втолкнула козу, стала щипать с нее пух.
Тихон вдруг вскочил и громко рявкнул:
– Мать, я иду в клуб!
Накинул на себя цигейковый полушубок и опрометью ринулся в морозную ночную холодень.
– Мне теперь и сам черт не брат! Я – мужественный! Я – красивый! – хорохорился он, валенками пиная гребни свежих сугробов.
Весело светил месяц. Над крышами цветущим садом – дымы.
Из открытых клубных дверей водопадом вырывался пар.
«Щас разыщу Зою!»
Именно она ему очень нравилась: вся из себя фигуристая! Конечно, знает себе цену – гордячка!
«Ничего, обломаю! Я – смелый!»
Он взбежал по льдистым порожкам, шапкой обмел от снега валенки. Яркий свет плеснулся в глаза! Сердце захолонуло! Окаменело! А через секунду бешено заколотилось!
Надо подождать, обвыкнуться.
Отступил в тенечек коридора. Потом вниз – с крыльца. На улицу. Недавно разбитые им сугробы казались темными разрытыми могилами.
– Аль клуб на замке? – спросила мать так скоро возвернувшегося Тихона.
– Расхотел. Скучно там.
– Сядь повечеряй. Тыква в духовке.
– Не хочу.
– Опять шляться по избе будешь?
Тихон досадливо махнул рукой, залез на печь.
Спал минут двадцать. Проснулся бодрым, веселым.
– Мать, пышку с бараньим салом испекла?
– Дак тесто ишо не замесила.
– Че ж, мне голодным идти на работу?
– На какую работу? Ты не пужай меня…
– Фу, черт, а я подумал, что утро уже!
Он опять оделся.
– Аль понос у тебя? Мыкаешься…
Тихон вихрем помчался напролом, снежным бездорожьем. В клуб ворвался. И горящими глазами в гуще танцующих выискал Зою. Метнулся к ней.
Схватил.
– Тпру, тихоня! Че тебе надо?
– Я теперь не тихоня! Все!
– Ну, значит, пьяный!
– Ты мне, Зоя… я хочу тебя поцеловать!
Притянул. Поцеловал.
– Ах ты, нахал противный! – вскричала девушка и крепко ожгла его оплеухой.
2
Тихон сзади обхватил Зою за талию, крепко держал ее, щерился редкими зубами:
– Сашка, иди пощупай у Зойки сиськи! Ты честно заработал!
Саша несколько раз приносил в фуражке яйца из курятника на сеновал. По приказу старшего брата.
– Не бойся, Саш! Зоя не осерчает!
Саша, покраснев от смущения, кубарем скатился по лестнице на кизячную кладку, она разрушилась!
– Салага! Ему добра желаешь!
– Мальчишку в краску вогнал! Бессовестный!
– Нехай приучается!
Зоя ворохнулась на сене круглым налитым телом, руки Тихона как бы обессиленно опали.
– Искупаться бы в Бузулуке.
– Согласен! А на тот берег переплывем на травку?
– Че, и туда Саша будет тебе сырые яйца таскать для поддержания тонуса?
– Могу и без них.
Буквально за весну-лето Тихон из нерешительного, меланхоличного юнца превратился в безудержного, неукротимого, ненасытного бедолагу- ловеласа. Он возглавил шайку станичных ребят. Вечерними сутемками вылавливали девчат и на общем дворе среди арб, повозок или в садовых зарослях лишали их девственности.
