– Вы сахар заказывали?
Вскоре соседка (ее окна глядели на улицу) сообщила нам громко:
– За домом остановился автобус! Ваша Лена приехала!
Я выбежал во двор. Я не ощутил свирепого холода, ветра и то, что ноги глубоко проваливались в тяжелый, вязкий снег. Дочь! Я подхватил ее сумку. Тут же, взбивая перед собой снежный бурун, подоспела мать.
– Благодарение Спасателю! Услышал наш просящий вопль! Дочка, наклонись – я тебя поцелую! А мы тут страсть как напереживались!
– Дорога плохая. Автобус поломался. Пришлось в Новой Анне ждать, пока отремонтируют.
– Озябла?
– Есть немножко…
– Ну идемте, идемте… Щас в ванной попаришься! Потом… Мы с папой настряпали! Новый год через два часа! Вместе посидим. На тебя наглядимся! Ох, Господи… Я чуть не померла со страха, когда увидала, как во двор въехала крытая машина.
– Мама, какая машина?
Я предупреждающе толкнул жену:
– Хватит балабонить на стуже!
Соцветье елки. Шампанское. Городской гостинец – торт. По телевизору беснуется, клокочет «Голубой огонек»! Но какая чепуха он по сравнению с бесценной гостьей!
Утро. Но еще темно. Я по старой привычке проснулся рано. Стал возиться на кухне, хотелось для дочери сготовить что-нибудь вкусное. Как и в те, прошлые годы, когда ее и Алешу провожал в школу, а жену на работу… а потом встречал. И все, что я для них делал, исходило от большого сердечного желания, тепла. И сейчас моя душа была до краев наполнена именно таким добрым чувством. Я поставил на газовую плиту кастрюлю с водой. Из морозильника вытащил мясо. Говядина сварится, я перекручу ее на мясорубке, перемешаю с мелко порезанной капустой и луком, подсолю, плесну подсолнечного масла, сковороду поставлю в духовку. А когда протомится, поджарится, вершок смажу сырым яйцом…
На листке я записал (нередко и так творил – чищу картошку и неожиданно явится дельная мысль!):
Вся жизнь – ожиданье чего-то —
Особой, приметной удачи,
Свершенья, явления дива,
Сиянья небес и полей.
Душа станет ясной, как полдень,
И легкой, как свежесть в лесу.
И ты будешь петь жаворонком
И с песней отрадной умрешь…
– «И с песней отрадной…» – повторил вслух. – Кто же он, с душой «…ясной, как полдень?»
Я услышал голоса… – Мои девчата (так ласково я называл дочку и жену).
Я вошел в спальню, они рядышком сидели на кровати и разглядывали домашний альбом.
– Вот я какая была толстушка! – смеялась Лена.
А жена:
– Наш папа – отменный кулинар! Он всегда кормил нас от души! И худобой никто не страдал!
– И нынче не подкачал! – весело отозвался я. И с шутливой ноткой: – Приказываю идти умываться! Завтрак ждет!
– Папа, что сготовил?
– Твое любимое блюдо. Надеюсь, за долгую разлуку оно тебе не разонравилось.
– В родном доме и черствый хлеб самый вкусный!
– Истинно глаголишь!
Душа моя излучала благодатный свет, которого было так много, что им хотелось поделиться со всеми людьми на земле.
Побывав на этом празднике, я ощутил резкий контраст между ним и общепринятыми культурно- массовыми мероприятиями, в коих переизбыток пошлости, довлеющее преобладание заразной бесталанности.
Село Краишево. Вилючая дорога на гору. На вершине огромный деревянный крест. Здесь давным-давно поднебесно возвышался изумительной красоты женский монастырь, который после революции был разрушен до основания. Монастырю принадлежал и родник под обрывистым берегом реки Терса. И здесь с истечением времени злые руки уничтожили дубовый венец сруба, дощатый сточный желобок, бытовым хламом завалили, забили живительную струю. Только спустя почти полвека добрые люди приложили усилия – убрали «досадный гнет» и вызволили из плена подземную влагу – ключ вновь заструился, заискрился, и к нему с потаенными молитвами потянулись с близких и дальних окраин. Затем стало благонравной традицией ежегодно в середине июня проводить божественные литургии, молебны с водосвятием у Краишевского родника, по преданию у которого некогда было явление иконы святой мученицы Параскевы Пятницы.
