Вот и ныне… Народу пришло и приехало великое множество. В основном женщины, по-старинному покрытые белыми ситцевыми платками, в ситцевых белых блузках, пестрядёвых долгополых юбках. Ни бестолковой суматохи, ни шума, ни ссор… Все проходит своим правильным чередом. У чрева родника очередь с порожней посудой. Те, кто наполнили, примыкают ко второй, тут свершается процесс освящения – батюшка медленной, вдумчивой поступью идет вдоль рядов и святой водой сбрызгивает полные ведра, фляга, стеклянные банки, пластиковые бутылки. По-соседству на лужайке второй батюшка творит действо крещения. Крестятся дети и некоторые взрослые. Лучи солнца, птичьи трели, цветочные россыпи… А в Терсе, в том месте, куда низвергается ключ, – купание… Считается, что искупаешься сегодня здесь и целый год не будешь хворать. Светлая, благодатная, целительная энергия щедро плещется, благоухает, омывая, омолаживая души, порядком порастраченные, издерганные в тягостных буднях. Народ ведет себя умиротворенно, покойно. И природа ему благоговеет.
Спустя час после праздника на нивы, пожни, сады, огороды, на самих людей, истомленных долгой засухой, отвесно пролился лучезарный спасительный ливень, посланный Всевышним.
В автобусе рядом со мной оказалась женщина в темном одеянии, голова покрыта платом тоже темного цвета. Лица ее не видно, так как она смотрит в сторону от меня, сидя у окна.
Есть в нас, людях, некая особинка – в тех или иных житейских обстоятельствах докопаться, дознаться, добраться до сути, тем самым «снять» с души налет невольного любопытства, которое, словно наваждение, обуяло, ввело в замешательство. Сперва я просто подумал: «Наверно, едет с похорон или же на похороны. Вот и одежда траурная». И еще послышались (может, показалось?) всхлипы… Мне захотелось отвлечь ее от худых мыслей, ну хотя бы разговором о том, как необычны, уникальны в своем значении песчаные донские ландшафты, среди которых двигался автобус. Залиндикал мобильник. Женщина, не меняя первоначальную позу, с кем-то немногословно переговорила. Через некоторое время повторилось… Она, как и в первый раз, произнесла те же фразы: «Не волнуйтесь. Я скоро буду дома. Да спасет вас Христос, родимые!» Я решил, что настал самый удобный момент для налаживания обоюдного контакта с показавшейся мне сколько-то странной попутчицей. Как можно участливее сказал:
– Это хорошо, когда родственники беспокоятся.
Она как бы нехотя отторгнулась от окна. Теперь я мог лицезреть ее профиль: высокий лоб, тонкий удлиненный нос, четко очерченные, рассеченные стрелками морщин губы, круглый, по-девичьи маленький подбородок. Нет, она не ответила голосом. По мягкому движению ее плеч, легкому вздоху я понял, вернее, как бы внутренне услышал утвердительное «да». Я продолжил ненавязчиво:
– Дети, внуки, племянники…
Я остановился, забоявшись своей банальности и даже нелепости слов, какого-то мальчишеского вмешательства в чужую судьбу, в чужую жизнь. Однако женщина подала голос. Медленно. Приглушенно. Постепенно он окреп, набрал полнокровное звучание. Невидимые преграды промеж нас сошли на нет. Оказалось, что она работает в церкви Филоновской станицы, в которой я был крещен в раннем детстве. Я сказал ей об этом.
– Когда-нибудь еще раз посещали храм?
– Посещал. После семилетки я надумал уехать в Сталинград на учебу в техникум по судостроению. Вот тогда и зашел…
