И здесь сразу следует сказать о синтаксисе Павла Шубина. Пересмотрев архивные документы, мы можем сказать, что поэт часто правил свои тексты: где-то поменяет только первую строчку (потому что она должна быть ударной и задавать тон всему стихотворению); где-то скрупулёзно пройдётся по слабым местам и выявит отдельные слова, которые не звучат; а где-то, переписывая по памяти стихотворение (современники Шубина заверяют, что тот мог цитировать и свои, и чужие тексты бесконечно), расставит знаки препинания по-новому.
Учитывая последнюю особенность, мы не стали акцентировать внимание на том, где автор заменил запятую на тире, решил сделать парцелляцию, отойти от традиционного четверостишия к «лесенке» Маяковского (или наоборот) или поменять организацию строфики. По большому счёту, чтобы утверждать, какой вариант окончательный, надо знать последнюю волю автора. За неимением оной мы ориентируемся на тот вариант текста, который опубликован в прижизненных изданиях, или на тот, который видели собственными глазами.
1941–1945 годы – период Великой Отечественной войны. Павел Шубин не только выполняет работу военного корреспондента (пишет стихи, частушки, заметки и даже один рассказ), но и принимает активнейшее участие в сражениях. Окружающие его люди – солдаты разных военных специальностей, санитары, старшее военное командование, сотрудник «Фронтовой правды» и других газет – нуждаются в художественной фиксации. Что написано пером, не вырубить топором: реальность, попавшая в художественное произведение, гарантирует себе бессмертие до тех пор, пока жив язык описания.
Это во многом обуславливает переход к более традиционной поэтике и постоянному поиску нарратива. Кажется, не осталось ни одного рода войск, о котором бы не написал Павел Шубин. Он хотя бы и в паре строк, но старается захватить всех. Эпическое время рождает эпический размах. И одновременно с этим – как ни странно, большое внимание к деталям. Такого въедливого описания военного быта, пожалуй, не сыскать больше ни у одного фронтового поэта.
Отдельно надо сказать о лирическом цикле, обращённом к первой жене, Елене Лунц, – это единственные тексты, в которых Шубин позволяет себе вернуться к прежней поэтике, полной удивительных метафор и ураганного полёта мысли. К сожалению, поводом для них послужил, судя по всему, разрыв отношений.
Обратим ещё внимание на то, что во время корреспондентской работы во «Фронтовой правде» Павел Шубин, во-первых, пересекался (или, по крайней мере, должен был пересекаться) с другими видными писателями – Юрием Нагибиным и Давидом Самойловым; а во-вторых, публиковался так часто, что мог скрываться за какими-то псевдонимами. Или иные его материалы могли выходить без подписи.
Так, в его архиве, хранящемся в РГАЛИ, есть безымянная вырезка из «Фронтовой правды» – в череде других его машинописей и рукописей: автор рисунка – Ярослав Викторович Титов (1906–2000), а стихотворение написано Павлом Шубиным. Это наводит на мысль, что иные карикатуры и стихотворные фельетоны за подписью «Братья Фрицеловы» (то есть те, кто ловит фрицев) могли быть выполнены Шубиным и Титовым. Но это только гипотеза. Для её подтверждения необходимы какие-либо серьёзные аргументы. За неимением оных остановимся только на проговаривании этой гипотезы.
1946–1951 годы – последний период творчества. Выходящие в этот период книги – «Моя звезда» (1947), «Солдаты» (1948), «Дороги, годы, города» (1949) – большей частью наполнены стихотворениями, написанными в период Великой Отечественной войны. Новые же тексты появляются крайне редко. Поэт с головой погружается в переводы практически со всех языков народов СССР (это помогает обеспечить себя и новую семью: Шубин женится на юной Галине Каманиной (1928–2015)). И соответственно – всё меньше уделяет внимание собственным стихам. С каждым годом они пишутся всё реже. А их поэтика не то что ещё больше упрощается, но, скажем так, не стремится к дополнительной усложнённости.
